Алексей Иванов - Быть Ивановым. Пятнадцать лет диалога с читателями

5. Вы пишете по ночам или по утрам? Пользуетесь ли вы справочными материалами, например, словарем синонимов? Моя голова только по утрам работает.

6. Вы пишете на ноутбуке, или ПК, или просто на бумажном носителе?

7. У вас бывает такое, что вы находитесь где-нибудь, к примеру, в магазине, и вам приходит мысль — что вы делаете? Записываете её, к примеру, в блокнот или, например, на телефон? Я, например, на телефоне в блокноте судорожно набираю, боюсь, что мысль улетучится.

8. Когда пишете, вы едите что-нибудь или пьёте? Я чай пью.

9. Знакомы ли вы с творчеством Довлатова? Как оно вам?

10. Верите ли вы в бога и в жизнь после смерти?

Поскольку вопросов у вас много, я буду отвечать односложно.

1. Я пишу не каждый день, потому что не всегда есть для этого возможность — поездки, дела и прочее. Но когда есть достаточно времени, работаю. Я думаю перед тем, как сяду работать, поэтому получается сразу: всё уже сложено в голове.

2. Вдохновение — это непрофессионально, а я писатель профессиональный. К тому же вдохновение помогает придумывать, а не писать. Когда сажусь за работу, всегда имею норматив, но не объём текста, а эпизод. Никаких «подгонялок» вроде требований издательства у меня нет и никогда не было.

3. Я работаю с одним большим произведением, но могу отвлечься на что-то небольшое — эссе или интервью.

4. Музыку не слушаю, посторонние мешают.

5. Стараюсь в первой половине дня, но могу и вечером. Справочными материалами пользуюсь, но это материалы по теме: как устроен некий механизм, в каком году было некое событие, как называлось некое приспособление и т. д. Никакими словарями синонимов и прочей подобной ерундой я не пользуюсь.

6. На ПК.

7. Бывает. Когда могу — записываю.

8. Не отвлекаюсь, но делаю перерывы.

9. Знаком. Очень нравится. Считаю, что Довлатов — предтеча блогеров.

10. Наличие или отсутствие загробной жизни в моей судьбе ничего не определяет.

Вдохновение — это непрофессионально. Надеяться на него нельзя. Оно помогает придумывать, но не писать. Оно влияет на скорость работы, но не на качество

Такой вопрос: кто из писателей, по вашему мнению, обладает наиболее трудной техникой написания. Когда вы начинали писать, вы старались подражать кому-то? Ведь всякое творчество всегда начинается с подражания, как известно.

Безусловно, творчество начинается с подражания, но литературное подражание — вещь особая. Для литературного подражания надо понимать, чему ты подражаешь, то есть осознавать художественную речь не как инструмент, а как феномен. А это даётся только с опытом — жизненным и художественным. То есть не сразу. Нужен определённый уровень развития личности, чтобы понять: как читатель (и — потенциально — писатель) я читаю речь, а не сюжет и не идею.

Например, я читаю Станислава Лема (пусть и в переводе): его очень внятную и фактурную прозу. И неважно, про что произведение — про овеществлённую совесть на планете Солярис или про борьбу экипажа звездолёта «Непобедимый» с некроэволюцией планеты Регис. Или, например, я читаю Юрия Коваля: его образную и остроумную прозу. И неважно, про что произведение: про похитителя телевизоров, орудующего в районе московской площади Крестьянская Застава, или про поиски недопёска, сбежавшего со зверофермы «Мшага».

Когда я дорос до осмысления того, что читаю речь другого писателя, а не сюжет его произведений, я уже наработал собственную речь (пусть наивную и простенькую, но свою). Поэтому чужой речи уже и не подражал. Это понимание пришло ко мне в классе восьмом-девятом, тогда-то я и решил стать журналистом, чтобы побыстрее пробиться в писатели.

А вот чужие сюжеты — да, производили впечатление. Причём порой такое, что сам начинал выдумывать нечто подобное. Не перелицовывать под себя, не «переписывать своими словами», а придумывать свою историю на чужом материале (как делают сейчас фантасты в проектах «Метро» или «STALKER»). Какие это были произведения? Они обязательно соответствовали мальчишескому уровню развития. Все уже не вспомню. Но кое-что — помню (в детстве я читал преимущественно фантастику). Помню повесть Эндрю Нортон «Саргассы в космосе»: меня в ней потрясла идея кладбища звездолётов на некой планете, и я тоже сочинял что-то про кладбище звездолётов. Помню повесть Кира Булычёва «Звездолёт на Вяте»: меня в ней потрясла идея приземления летающей тарелки возле обычной советской деревни, и я тоже сочинял нечто подобное. Помню повесть Анатолия Ромова «Голубой ксилл»: меня в ней потрясла идея бандитских ракетолётов над джунглями далёкой планеты, где прячутся геологи, открывшие удивительные минералы. Объектом подражания в данном случае была не речь Нортон (если у неё есть своя речь), Булычёва или Ромова, а «картинка» (в случае Ромова — в буквальном смысле: прекрасные иллюстрации художника Ильяса Айдарова в журнале «Вокруг света»).

Подражание чужим «картинкам» (сюжетам) учило меня выстраивать свои собственные сюжеты: коллизии, интриги, экшн, драму. Порой вообще хватало одной картинки, чтобы фантазия сразу накрутила вокруг неё сюжет: в журнале «Техника — молодёжи» публиковали репродукции фантастических картин зарубежных художников, и некоторые из них для меня были как наркотик-галлюциноген. Я учился извлекать зерно драматургии из тех обстоятельств, которые предлагала мне картинка, и потом выращивать из него развесистое дерево своего собственного сюжета. Возможно, поэтому и нынешние мои произведения обвиняют в «голливудщине» и кинематографичности.

Это очень важное для писателя умение — строить сюжет. Но с одним сюжетом ты просто сценарист, «скриптор» (так назвал меня Том Стерн, оператор фильмов «Царь» и «Малышка на миллион»). Писателя писателем делает речь. И я никогда не подражал чужой речи, хотя в моей речи слышат и Крапивина, и Тургенева, и Довлатова, и вообще кого хотят. Одурев от спецлитературы, я порой пробую читать кого-нибудь из современных фантастов — и не могу, потому что их речь отформатирована Стругацкими, Сапковским или Кингом (как у половины журналистов речь отформатирована Парфёновым). С чужой речью ты не писатель, какой бы сюжет ты ни накрутил.

Подражание — вещь нужная и сложная, но и опасная. Мне повезло: я начал писать очень рано, с первого класса школы, и «заразу» чужой речи встретил уже с «иммунитетом», а «заразу» чужих сюжетов довольно быстро преодолел собственной фантазией.

Подражание — для молодого автора вещь неизбежная. Но следует понимать, чему подражаешь. Чужим сюжетам — да, до некоторой степени можно. Но чужой речи — нельзя. Писатель — в первую очередь его речь, а не сюжеты

Как вы считаете, если издательство предлагает автору заплатить за издание его книги — это путь в профессию?