Василий Пихорович - Заметки на полях книги «Есть ли будущее у капитализма?»

Вряд ли Г. Дерлугьян решился бы так же категорически заявить, что без реформ Петра І или даже без «российской геополитической платформы» не может быть и коммунизма. Конечно, вполне может. Не Петр І, так кто-нибудь другой, хотя, может, и на столетие-второе позже, вынужден был бы «вырвать Россию из варварства» и скорее всего, приблизительно такими же «варварскими методами», как и Петр І. Не российские большевики, так другая группа людей в другой стране превратили бы коммунизм из одной из бесчисленных возможностей в действительность. Ведь уже сам факт того, что, как считает Дерлугьян, именно реформы, направленные на то, чтобы переделать Россию на западный манер, стали «геополитической платформой» российского коммунизма, говорит о том, что коммунизм не является чем-то специфически российским.

Впрочем, справедливости ради нужно отметить, что Ленин, анализируя русский коммунизм, тоже вспоминает Петра І и тоже в связи с его деятельностью по насаждению западноевропейских капиталистических порядков в России. Вот эта цитата:

«Пока в Германии революция еще медлит «разродиться», наша задача — учиться государственному капитализму немцев, всеми силами перенимать его, не жалеть диктаторских приемов для того, чтобы ускорить это перенимание еще больше, чем Петр ускорял перенимание западничества варварской Русью, не останавливаясь перед варварскими средствами борьбы против варварства» [8-14].

Интересно, что это единственное содержательное упоминание имени Петра І в работах Ленина. Вождя русского коммунизма вообще не интересовал этот исторический персонаж. Так что можно с полной уверенностью сказать, что тут у Г. Дерлугьяна ошибка вышла. Определенная реформами Петра І «российская геополитическая платформа» — это как раз то, чем коммунизм никогда не был. Даже в зародыше.

А вот то, чем, по мнению Ленина, российский коммунизм был до своего воплощения в действительность — то есть революционной теоретической традицией, начиная с Герцена и Чернышевского, и заканчивая Плехановым и большевиками — на это Г. Дерлугьян вообще не обратил внимания.

Хотелось бы обратить внимание на одну особенность стиля Г.Дерлугьяна — он ярко публицистичен, легко пользуется различными художественными средствами.

Нет, в использовании аналогий, метафор и вообще публицистических и художественных приемов в науке, конечно же, нет ничего плохого. Плохо только, когда они используются не для того, чтобы активизировать, сделать более живым понятийное мышление, а для того, чтобы потихонечку подменить его аналогиями, метафорами и прочими художественными и публицистическими приемами.

Надо признать, что Дерлугьян в этом смысле балансирует на грани. Не всегда поймешь, где у него заканчивается теоретическое рассмотрение предмета, и где начинается его публицистическое описание. Притом, надо признать, что эти описания не только очень ярки, но часто очень остроумны и неожиданны. Вот два примера:

«Как согласовать революционную жестокость большевиков и их просветительский энтузиазм? Обе стороны коммунизма — террор и прогресс — неопровержимые факты. Но их видимое противоречие есть идеологическая иллюзия в основном наших дней. Русская революция привела относительно небольшую группу радикальной интеллигенции к руководству огромной и в основном крестьянской страной. Эти сторонники эпохальных преобразований неистово верили в электрификацию и всеобщий прогресс, но в ходе недавней гражданской войны они также усвоили веру в победоносную партию и свои заветные маузеры» [8-15].

Фактическая основа этого яркого пассажа абсолютно неверна — на самом деле в 1917 рабочие составляли 60,2 % всей массы членов партии, в 1927 — 63 %, крестьяне — 7,6 % и 14 %, служащие — 25,8 % и 20,7 % [8-16]. Но в остальном гипотеза очень интересная и множество ее подтверждений можно легко найти в советской истории.

Или вот такое рассуждение:

«Личность Сталина, вероятно, была искривлена настолько же, насколько и его удивительная жизненная траектория: от истово уверовавшего катакомбного христианина до великого инквизитора и дальше до коммунистического папы римского эпохи ренессанса. Однако личность Сталина не может объяснить культы лидеров и репрессии в том немалом числе случаев, где Сталин не мог быть прямым виновником, как, скажем, в Югославии времен Тито, маоистском Китае или на Кубе. Но аналитически продуктивнее вглядеться в горбачевскую «гласность» между 1985 и 1989 годом, которая стоила руководящих должностей и нередко свободы двум третям брежневской номенклатуры. С точки зрения жертв гласности среди номенклатурных чиновников, запущенная из Москвы демократизация не слишком отличалась от сталинских кампаний шельмования кадров». [8-17]

Здесь снова же можно спорить насчет фактов и исторических параллелей, но попытка сравнить перестройку со сталинскими репрессиями — это, согласитесь, небанально и весьма смело.

В этом отношении рассматриваемый нами сейчас раздел книги очень похож на работу Валлерстайна «Ленин и ленинизм сегодня и послезавтра». [8-18]Кстати, именно из этой статьи И. Валлерстайна Г. Дерлугьян берет и самую главную мысль для определения того, чем коммунизм был. У Валлерстайна это одна из шести определяющих черт ленинизма как политического течения:

«Главная политическая цель — догоняющий рост экономики по мировой шкале измерений. Все прочие цели и проблемы подчиняются первенству экономического догоняющего роста».

Георгий Дерлугьян тоже считает, что главное, чем коммунизм был, это он был догоняющей модернизацией. Но тогда придется признать, что это был какой-то особый способ догонять. Особенно если сравнить с тем способом, которым догоняющая модернизация на территории бывшего СССР осуществляется сейчас. Ведь тогда СССР «догонял Америку», а теперь, скажем Украина, в мировой «табели о рангах» догоняет Бутан. Притом меряются эти «гонки» таким странноватым показателем как ВВП (валовый внутренний продукт). В основе же ВВП лежит национальный доход. Но доходы бывают разные. Для простоты возьмем не национальный доход, а доход отдельного человека. Одно дело — доход в виде зарплаты, и совсем другое, когда человек квартиру продал и пропивает ее. Тоже, конечно, доход, но радоваться ему сложновато. Так вот, если провести аналогию с этим случаем, то ВВП всех посткоммунистических стран, за исключением разве что Белоруссии, формируется в основном за счет растранжиривания или советского, или природных ресурсов. Или, скажем, в Германии имеется такой элемент модерна как легальная проституция, в которой заняты более 400 000 человек и которая имеет оборот 6 млрд. долл., и некоторые постсоветские страны, среди которых и Украина, прикладывают все усилия, чтобы «догнать и перегнать» Германию в этой отрасли экономики. Но разве на этом основании можно обвинить правителей Украины, что они движутся в направлении коммунизма?