Василий Пихорович - Заметки на полях книги «Есть ли будущее у капитализма?»

Не говоря уж о том, что вполне логично было бы предложить западному обывателю «на себя оборотиться», и он сразу увидел бы, что на самом деле СССР отличается не наличием у него каких-то особенных проблем, а только способом их разрешения, и далеко не всегда Запад решал аналогичные советским проблемы лучше.

Ведь вряд ли можно предположить, что в Соединенных Штатах металлургические заводы совсем не дымят, а до сих пор только всасывают в себя вредные вещества, выделенные советскими заводами, и что именно по этой причине США так и не ратифицировали Киотский протокол, предусматривающий сокращение выбросов в атмосферу парниковых газов, а сейчас вышли из Парижского соглашения. Что касается «однообразных многоэтажек», то недавняя кампания по сносу «хрущевок» в Москве показала, что касается это исключительно этого коротенького периода в советском жилищном строительстве. Ни «сталинки», ни дома послехрущевского периода никто не собирается сносить. Впрочем, и снос «хрущевок» некоторые западные СМИ назвали «большой ошибкой» [8–5]. К слову сказать, в США аналогичный хрущевкам проект массового типового строительства, созданный будущим автором злополучных башен всемирного торгового центра в Нью-Йорке Минору Ямасаки и реализованный в Сент-Луисе, штат Миссури, в свое время получил первую премию «Архитектурного форума» и планировался как типовой проект для всей страны [8–6], но у американских властей не только не получилось осуществить этот план, но и построенный микрорайон они не смогли поддерживать в надлежащем порядке, и он сначала превратился в развалины, а потом был снесен. Я уж не хочу говорить о Японии, где средний размер квартиры составляет 30 кв. м., а квартира в 10 квадратных метров считается вполне приличной. Так что некоторые проблемы в жилищном строительстве вполне можно найти даже на самом богатом Западе, а не только в СССР. Да и с хрущовками все не так просто. Это в Москве их собираются сносить [8–7], а например, в Германии, где во времена ГДР хрущевок настроили порядочное количество, их просто перекрашивают в более веселые цвета, надстраивают или наоборот, сносят некоторые элементы, в лучшем случае делают перепланировку [8–8].

Но встает вопрос, действительно ли было обязательно разрушать социализм, чтобы перекрасить хрущевки или сделать в них перепланировку квартир? Ведь вместе с социализмом было разрушено очень много неплохих вещей, с ним непосредственно связанных — начиная от упомянутых Дерлугьяном экономики и науки, успехи которых «не отрицались даже антикоммунистами», и заканчивая, например, Украиной, которая была собрана по кусочкам во времена социализма, и которая сейчас разрушается гораздо быстрее, чем «хрущевки».

Конечно, все это не очень интересно ни социологам, ни обывателю, но коль уж Дерлугьян взялся озвучивать такие представления о советском социализме, то было бы логично, чтобы он хотя бы мельком высказался по их поводу. Понятно, что Г. Дерлугьян занимается макроисторической социологией и «не царское это дело» — разбирать представления обывателей или пропагандистские штампы. Но такое представление в свою очередь — не более чем предрассудок. На самом деле, серьезная макроисторическая наука должна уметь превращаться в, так сказать, микроисторическую. Любая, даже самая МАКРОисторическая социология имеет своим предметом в конечном счете человека, и МАКРО она отнюдь не потому, чтобы смотреть на человека свысока, а только потому, чтобы подобрать подходящий масштаб для рассмотрения человека, который в сущности своей тоже весьма и весьма «макро», и только с точки зрения обывательского представления, и теорий, построенных на таком представлении, человек выглядит как «микро», как «атомарный индивид». Впрочем, это представление отнюдь небезосновательное — немало усилий в истории было приложено, и эти усилия только множатся для того, чтобы превратить человека в ничтожество. Но всякая серьезная «макроисторическая социология» (уж я прошу извинить за то, что употребляю это понятие слегка расширительно, имея в виду всякое учение, которое пыталось установить место человека в мире) исходила из идеи тождества противоположностей в этом вопросе. Начиная с древних греков, которые говорили о тождестве микрокосма и макрокосма. А после Фихте с его идеей превращения не-Я в Я, после Гегеля, который считал, что каждый человек в своем индивидуальном становлении должен пройти все те ступени, которые прошло человечество, после Маркса, который требовал того же самого и определил сущность человека как совокупность всех общественных отношений, всякая иная макроисторическая социология просто перестала быть возможной.

Но не буду придираться к Г.Дерлугьяну. Он это прекрасно знает и без меня. Тем более, что раздел, собственно и посвящен разбору того, чем же коммунизм был на самом деле, в отличие от представлений обывателей или от идеологических штампов.

Самое первое, что предпринимает Г.Дерлугьян для ответа на этот вопрос — он отказывается рассматривать российскую революцию как историческую случайность, аномалию или результат злокозненных действий отдельных личностей. Притом отказывается не потому, что ему не нравится такой подход, а потому, что он прекрасно понимает, что всякая историческая случайность тысячами нитей связана с исторической необходимостью. Притом, нужно отметить, что эту связь он показывает весьма грамотно, привлекая к рассмотрению вопроса такую философскую категорию как возможность. Уже другой вопрос, что называет он ее «структурной возможностью», но здесь мы не будем останавливаться на этом моменте по двум причинам — потому, что мы уже пробовали дать критику недостатков системного подхода в истории, рассматривая точку зрения на капитализм основателя миросистемного анализа И.Валлерстайна [8–9], и потому, что в данном случае это не очень важно: слово «структурной» можно просто пропустить, и позиция Дерлугьяна от этого нисколько не пострадает. Намного тревожнее то, что зачем-то в свой анализ Дерлугьян включает всякого рода словечки из лексикона геополитики (ведь нельзя же забывать, что геополитика была признана официальной наукой третьего рейха, [8-10]и вряд ли этот факт мог быть единственной случайностью, за которой не стояла определенная историческая необходимость), но в данном случае мы абстрагируемся и от этого обстоятельства. В первую очередь для того, чтобы сосредоточиться на том, что можно считать «рациональным зерном» подхода Г. Дерлугьяна.

Итак, цитирую:

«Первичный коммунистический прорыв, случившийся на обломках Российской империи в 1917 году, был результатом невероятного стечения исторических обстоятельств… Это не значит, что большевистская революция была какой-то аномалией. Исторические случайности такого рода на самом деле реализуют скрытые до тех пор новые структурные возможности, возникающие в кризисные моменты из-за разрушения прежних ограничителей. Бешеная энергия и историческая дальновидность выдающихся личностей истории… возникают в переломные моменты в зависимости от изменчивых структурных возможностей и невозможностей, усиливая в ту или иную сторону личные качества и последствия индивидуальных действий людей, оказавшихся на пике событий…