Наталья Морозова - Любимые книги

Вы посмотрите только, какова завязка! И хотя мы знаем уже все наперед, как было в действительности, сейчас, в пьесе, по каким-то неведомым законам искусства, нам так хочется обмануться, так хочется, чтобы права оказалась Фотиева.

Второй раз эта нота прозвучит во втором пласте, где мы увидим сцену, рассказанную нам только что Володичевой, уже в живом диалоге между ней и Владимиром Ильичем. В третий, последний раз нота прозвучит в финале пьесы: «Глубоко вздохнув, Владимир Ильич подходит к своему столу, открывает ящик, достает конверт с „Письмом к съезду“, красную папку с последними работами» [42] Шатров М . Так победим!, с. 224. . Все. Значит, права была Володичева. Значит, пора. Значит, конец. Да, не пощадил драматург зрителя, под самый занавес заставив сдерживать рыдания и глотать слезы.

Теперь нам надо переходить к главному, второму пласту пьесы. Но перед этим сделаем небольшое отступление и поговорим о соотношении пьесы и материалов ленинского тома. Когда я все-таки выбралась на спектакль, то сразу же заметила вот что. Очень много в пьесе (и соответственно в спектакле) мест, при которых зал буквально ахает. Подтекст этих «ахов» примерно таков: «Ну, Шатров, ну сочинил!» Этот подтекст можно услышать и прямым текстом в раздевалке после спектакля. (Я вообще люблю прислушиваться к разговорам театральных разъездов.) Вот и по поводу диалога Ленина с Володичевой о красной папке я услышала: «Да откуда он все это взял, эдак каждый может напридумывать!»

Нет, не придумал этого драматург. Все оттуда, из 45-го. Просто надо учиться читать ленинские тома, а это, как я уже говорила, не одно и то же, что читать брошюру со статьей. Помните, я рассказывала о сопроводительном аппарате при каждом томе, создающем голографический эффект для самих текстов? А в 45-м томе есть и еще одна – уникальная – часть сопроводительного аппарата. Это «Дневник дежурных секретарей В.И. Ленина», который велся с 21 ноября 1922 года по 6 марта 1923 года. Заглянем же в «Дневник».

24 декабря (запись М.А. Володичевой). «Потребовал все, чтоон диктует, хранить в особом месте под особой ответственностью и считать категорическисекретным. Тогда же прибавил еще одно распоряжение 279» (т. 45, с. 474).

Теперь проследуем за цифрой 279 в примечания. Там прочтем отрывок из воспоминаний Володичевой:

«На запечатанных сургучной печатью конвертах, в которых хранились, по его желанию, копии документов, он просил отмечать, что вскрыть может лишь В.И. Ленин, а после его смерти Надежда Константиновна. Слова: „а после его смерти“ на конвертах я не писала» (т. 45, с. 593).

Вот вам и «напридумывать»!

Читать ленинские тома вообще нелегко, а 45-й, в силу перечисленных причин, – особенно. Когда я читаю его, то плюс к закладкам у меня заняты почти все пальцы на обеих руках. Один держит страницу с текстом, другой – примечания, третий – запись в хронике… Все переплетено, все связано, глаза и мысли разбегаются, хочется все охватить, вдруг какая-то фраза теряется, и снова все листаю, снова от указателя к указателю… Но зато какие открытия поджидают на этом пути! Порой аж дух захватывает, создается сильный эффект присутствия.

И каждый раз, когда я вот так, без оглядки, забиралась в 45-й том, сверлила мысль: это же готовое произведение искусства, готовый драматический шедевр, ну почему я не обладаю талантом драматурга! Прямо телепатия какая-то: ведь именно тогда, как я уже говорила, Михаил Шатров писал «Так победим!». Он собрал из тома все искорки и лучики и силой своего таланта свел их все в фокусе. И совершилось чудо: 45-й том сошел с полки, задышал, засветился, заговорил… Прямо как будто оператор со скрытой кинокамерой побывал в том времени.

Вот теперь – о втором пласте. Это те, самые тяжелые, три месяца, когда Ильич уже не мог служить людям иначе, как вырвав сердце из груди. В приложении «Даты жизни…» этот период отмечен жесткими вехами, напоминающими тревожные гудки.

Декабрь , 13 . Два приступа болезни Ленина.

Декабрь , в ночь с 15 на 16 . Резкое ухудшение в состоянии здоровья Ленина.

Декабрь , в ночь с 22 на 23 . Дальнейшее ухудшение в состоянии здоровья Ленина: наступает паралич правой руки и правой ноги.

Март , 6 . Резкое ухудшение в состоянии здоровья Ленина.

Март , 10 . Новый приступ болезни Ленина, приведший к усилению паралича правой части тела и к потере речи (т. 45, с. 708, 709, 710, 714).

А в промежутках между этими гудками – многочисленные «Ленин поручает», «Ленин диктует», «Ленин беседует»… Заканчивает диктовать, продолжает диктовать, дает задание, просит, требует, спрашивает… Уму непостижимо! И сама-то по себе болезнь тяжела: паралич, постоянные головные боли, – трудно себе представить, как вообще можно работать в таком положении. Однако судьба назначила Ильичу еще бóльшую степень трудности: работать, не только преодолевая нечеловеческую боль, но и преодолевая еще и крепко организованное сопротивление любящих его людей. Представьте себе, если бы нашему Данко, шествующему с гордо поднятым горящим сердцем, да привязали бы гири к ногам… А Ильич шел с этими гирями, и даже не очень сердился на своих близких: он понимал, что они – любя, жалея его, это делают. Он даже шутил. Но иногда все же и срывался, и тогда чуть-чуть приоткрывалась щелочка в тот океан бесконечных страданий, которые он всеми силами старался спрятать от людей. Наверное, каждому отдельному человеку, соприкасавшемуся в то время с Ильичем, и не видна была до конца вся картина его страданий. Но если внимательно изучать 45-й том, то можно по капельке собрать и весь океан.

Перед драматургом стояла крайне трудная задача. Ведь если весь океан страданий, бушующий в 45-м томе, перенести на сцену, зритель бы не выдержал. Гению всего отпущено с лихвой: и ума на тысячи людей, и страданий – на столько же. Но как найти такую художественную меру, чтобы не придавить зрителя непомерной тяжестью страданий героя? Михаил Шатров нашел эту меру.

Во-первых, он отказался от нагнетания примет чисто физической боли, которых так много в томе. Драматург показал нам болезнь Ильича не через призму врачебных записей, а через отношение к болезни самого больного. Что и говорить, у врачей картина объективнее с чисто медицинской точки зрения. Но известно ведь, что даже при абсолютно одинаковом заболевании разные люди чувствуют и ведут себя по-разному. Естественно, что художника больше интересует поведение человека во время болезни, чем бесстрастная картина медицинских диагнозов.

Другой разговор, что со стороны читателей и зрителей к записям врачей больше доверия, все же это – документы, а реплики героя – да ведь драматург может их придумать сколько угодно. Так вот, к сведению скептиков: реплики Владимира Ильича в пьесе – это тоже из 45-го тома, а значит, они тоже документальны.