Михаил Таратута - Русские и американцы. Про них и про нас, таких разных

Очень часто в приглашении может указываться, что компания собирается в режиме pot-luck. Это означает, что хозяева сами готовить на всю ораву не собираются, а просят каждого принести с собой не только выпивку, но и какую-то снедь. Для нас не совсем привычно, и в русской среде, во всяком случае немолодежной, мне на таких праздниках жизни бывать не приходилось. Но, вообще-то, идея здравая: если людям хочется собираться, но ни времени, ни сил, ни желания подолгу стоять у плиты нет, а может, еще и со средствами туговато, то какая разница, сколь изыскан будет стол – тут уж что кому достанется. Кстати, именно это и означают слова pot-luck. Рot-luck часто устраивают не только друзья, но и сослуживцы.

Вполне возможно, что, будучи в Штатах, вы решите сами сесть за руль. Дорожные правила там примерно такие же, что и у нас, в этом смысле проблемы не будет. Если вам случиться вести машину в городах поменьше Нью-Йорка или Чикаго, первое, на что вы сразу же обратите внимание, – это на стиль вождения. Скажем, стоит на светофоре вереница машин, все они терпеливо дожидаются своего сигнала, никому и в голову не придет продираться по обочине, чтобы стать впереди других. Вас никто специально не станет подрезать, вам легко уступят дорогу, стоит только выкинуть руку из окна. А уж если вас догоняет пожарная машина или карета скорой помощи, то в Америке и вовсе полагается остановиться, прижавшись к тротуару, чтобы их пропустить. И вот тут, наверное, вы вспомните о родине и зададитесь вопросом: а отчего у нас-то все совсем по-другому?

А на родине в какой-то момент в центре внимания прессы как раз оказалась череда дорожных конфликтов с участием машин cкорой помощи. Медицинские машины блокируют во дворах, не пропускают в потоке движения, нападают на водителей… Словом, сплошная агрессия и хамство, что выглядит уж как-то совсем нецивилизованно, когда речь идет о медиках и спасении жизни людей. Впрочем, даже все эти истории со скорой не так уж и выбиваются из обычного хода нашей жизни, просто обращают на себя больше внимания, подчеркивая общее неблагополучие нашего общества. И этому неблагополучию должна быть причина.

Неустроенность, экономические трудности, отсутствие перспектив и социальных лифтов, низкая культура – все это наверняка играет свою роль, но лишь отчасти объясняет, почему мы так относимся друг к другу. Не будучи специалистом в социопсихологии, все же рискну предположить, что корень зла таится в чрезвычайно низком уровне взаимного доверия, произрастающем из целого ряда обстоятельств нашей жизни как последнего времени, так и более ранней истории. В самых разных ситуациях мы подозреваем других в исключительно эгоистических, своекорыстных интересах. Мы не верим сирене скорой помощи, подозревая, что водитель катит порожняком за буханкой хлеба или просто торопится сдать смену. Мы исключаем мысль, что подрезавший нас внедорожник сделал это случайно. Не верим соседям, врачам, продавцам, благотворителям, власти и в ответ получаем все то же самое. И так на каждом шагу. Мы не доверяем друг другу.

Между тем уровень доверия и связанная с этим способность к коллективным действиям – это, как утверждает наука, важнейшие индикаторы и условия успешности или неуспешности страны. В этой связи Александр Аузан в своих лекциях и в книге «Экономика всего» [7] Аузан А . Экономика всего. Как институты определяют нашу жизнь. – М.: МИФ, 2014. приводит несколько показательных исторических примеров. В середине прошлого века исчезли тоталитарные режимы в Германии и Японии. Обе страны находились в состоянии экономической агонии. Но через 10–15 лет мир стал свидетелем немецкого экономического чуда, а вслед за тем и японского чуда. Страны возродились и расцвели. И вот другая картина: в конце 1980-х годов распались авторитарные режимы в Восточной Европе и части азиатских стран. Но никакого чуда в этих странах не произошло. Почему? Почему не случилось никакого чуда в России с падением коммунистического режима? Александр Аузан отвечает на эти вопросы, цитируя автора теории коллективных действий Мансура Олсона:

Дело в том, что как перед японским, так и немецким экономическим чудом в этих странах происходили очень важные общественные изменения. Резко выросли уровни взаимного доверия людей и увеличились масштабы общественной деятельности, возникли переговорные площадки. После этого всплеска и начался резкий экономический рост.

Если в послевоенной Германии на вопрос, можно ли доверять другим людям, 90 % говорили, что нельзя, то в конце 1950-х годов более половины немцев на тот же вопрос отвечали положительно.

Александр Аузан указывает, что возможны и обратные процессы, ведущие страну к упадку, когда мелкие организованные группы тянут одеяло на себя и при этом имеют достаточное влияние, чтобы распределять бюджет. В итоге эти группы своей цели достигают, но страна движется все медленнее и медленнее. Именно это и происходило в послевоенной Великобритании. Разные группы интересов так замкнули все на себя, что фактически остановили развитие страны. Олсон назвал этот феномен «британская болезнь». То, что происходило в России после распада СССР, он считал крайним проявлением «британской болезни».

Надо думать, эта «болезнь» сыграла свою роль в утрате взаимного доверия и способности коллективных действий наших людей. На глазах всей страны одни прихватывали гигантские куски пирога госсобственности, другие, будучи при постах и связях, пилили пирог бюджетный, а все вместе подрывали наше доверие к бизнесу и власти. Но это было бы еще полбеды, мы бы справились с ней, не потеряй доверие друг к другу. Одномоментная смена всего уклада жизни травмировала общество. Открывшиеся перспективы и потеря прежних якорей вскружили голову одним и привели в уныние других. Борьба за место под солнцем, а еще чаще за выживание разобщила людей. Воспитанное на коммунистических фантазиях, большинство оказалось не готово к жизни в условиях свободного рынка, не понимая его правил и возможностей. Да, конечно, варившийся в те годы «бульон» новой жизни еще не был рынком, хотя основные черты капитализма уже обозначились, причем в его самой неприглядной форме. Тем труднее было людям понять новую реальность. Властям же, увлеченным великими преобразованиями, было не до просвещения.

В 1990-е я работал в США и как-то в один из коротких наездов в Москву обратился к одному из тогдашних телевизионных начальников с предложением, мол, я уже много лет нахожусь в Америке, вжился в эту страну и смогу готовить специальную программу, своего рода руководство жизни при капитализме. Мы должны помочь людям разобраться в новых условиях, убеждал я. Ответ начальника поразил цинизмом: «Мы коммерческая организация и никому, кроме своих акционеров, ничего не должны».