Михаил Таратута - Русские и американцы. Про них и про нас, таких разных

Проблема, видимо, в том, что темнокожее и белое население, обсуждая расизм, говорят на разных языках. Для белых расизм – это оскорбления чернокожих, это ку-клукс-клан, поджоги негритянских церквей, нападения на активистов. И с их точки зрения расизма в Америке, можно считать, что и нет. А вот с точки зрения черных расизм есть, потому что есть в стране система привилегий для одних и барьеров для других. Белые люди этого не замечают, а темнокожее население весьма к тому чувствительно. Эта система нигде не зафиксирована на бумаге, она существует лишь в головах и сердцах белого большинства. Нет, это не скрытый расизм, только и ждущий, чтобы выбраться наружу. Это наследственные предубеждения и стереотипы, часто неосознанные, живущие глубоко в подсознании. Я бы называл это фантомными болями прошлого.

В Чикагском университете был проведен эксперимент. В ответ на 1300 объявлений о работе были разосланы 5000 фиктивных анкет претендентов. В половине из них имена претендентов ассоциировались с чернокожим населением, в другой – с белыми англосаксами. В остальном же анкеты были полностью идентичны. Кандидаты с англосаксонским звучанием имен получили вдвое больше приглашений на собеседование. Организаторы эксперимента подчеркивают, что большинство нанимателей, скорее всего, даже не осознавали, что их выбор основан на расовом предпочтении. Спроси их об этом, они бы с пеной у рта доказывали, что раса не имеет к тому отношения. И были бы совершенно искренни. Это явление получило название «расизм без расистов».

Для темнокожих американцев с их чувствительностью к малейшим нюансам – не будем забывать многовековую историю рабства и сегрегации – даже подозрение в том, что белый человек в душе чувствует свое превосходство над черным или намерен в чем-то ущемить его права, вызывает болезненную реакцию. А это, случается, приводит к неспровоцированной агрессии по отношению к белым.

Тут важно понимать следующее: на протяжении веков негритянское население было исключено из процесса «плавильного котла». Это неизбежно вело к появлению обособленной черной субкультуры. Когда же в 1960–1970-е годы для темнокожих граждан открылись двери свободы и страна по крайней мере юридически была готова на равных допустить бывших рабов к «переплавке» в единую американскую нацию, оказалось, что черное население, с готовностью принимая гражданские права и социальные льготы, не так уж и стремилось попасть в общеамериканский «котел». Вековая стена отчуждения от американского мейнстрима подталкивала их в совершенно ином направлении – к самоидентификации вне «плавильного котла». В некотором смысле и сегодня мы можем говорить о существовании нации внутри нации. Ну, хорошо, пусть не нации, а ярко выраженной субкультуры с характерной манерой речи, стилем одежды, своеобразием причесок, жестикуляцией, поведением. Самоутверждаясь в мире белых, негритянское население как бы бросает вызов белой Америке. «Ebony is beautiful» («Черное прекрасно») – убеждает себя и других популярный лозунг негритянского национализма.

Итак, с одной стороны, тяжелое экономическое положение значительной части черного населения, помноженное на многочисленные обиды и за прошлое угнетение, и за сегодняшнюю несправедливость. Несправедливость реальную, но нередко и мнимую. С другой стороны, непонимание белым большинством боли афроамериканцев и все еще живущие, пусть и не всегда осознанные, предрассудки и предубеждения против черных сограждан, что нередко создает самые различные барьеры и препятствия в их жизни. Удастся ли Америке преодолеть эту пропасть или жить ей с этим до скончания времен?

Судя по тому, что уже удалось сделать на этом пути, скорее всего, рано или поздно и проблеме «фантомных болей» найдется решение. Живя в Америке, нетрудно заметить, что противостояние между «черным» и «белым» тем острее, чем ниже социальный статус, чем ниже образование сторон. И, напротив, черные, сделавшие даже самую обычную карьеру – университетского преподавателя или средней руки менеджера, – вполне интегрированы в белое общество. Они часто живут среди белого населения, общаются и дружат домами с белыми людьми своего круга. На мое понимание, проблемы расовые все больше перетекают в проблемы классовые, социальные, более привычные для любого общества. Где-то здесь, видимо, и лежит ключ к решению проблемы.

Говоря о расовых проблемах в Америке, невозможно удержаться от соблазна, чтобы не взглянуть на себя в том же ракурсе. В людях моего поколения советская власть воспитывала и во многих случаях воспитала-таки ощущение, что жили мы в полной национальной гармонии. Во всяком случае о национальных конфликтах не писали газеты, не рассказывало телевидение, ни о чем таком мы не слышали. Да, мы жили с ощущением национального согласия, доброго отношения ко всем народам. Не готов ничего утверждать в отношении этнических окраин, но в российской части страны было определенно так. Возможно, еще и оттого, что в большинстве мест Центральной России население, как правило, было весьма однородно, неславянская публика, особенно в маленьких городах там встречалась нечасто.

Да и там, где народы перемешивались, в целом, как мне помнится, царило согласие. Особенно показателен в этом плане был город Баку. Если в Москве этника растворялась в огромной массе незнакомых между собой людей, то в маленьком Баку, где чуть ли не каждый знал каждого, где бок о бок жили и дружили азербайджанцы, армяне, евреи, русские, быть разными было естественно, вопрос о национальности просто не возникал. Исключением, конечно, была Прибалтика, которая, как было принято считать, не славилась особым радушием по отношению к русским, и, как мне запомнилось, это чувство было взаимным. Со стороны русских примешивалось еще непонимание и даже обида за то, что в Балтийских республиках нас встречали как-то уж очень негостеприимно. Объяснялось это просто: советские школьные учебники истории живописали о том, как радостно и, конечно же, добровольно вступали Балтийские страны в состав СССР. Однако прибалты знали и другую историю, а также не забыли проведенные чекистами чистки, изрядно проредившие тысячи их семей.

Было в нашей гармонии наций и еще одно исключение, которое, впрочем, как и Прибалтика, картину особо не портило. То был антисемитизм и, соответственно, евреи. Собственно, антисемитизм доставлял дискомфорт именно евреям, остальные этого просто не замечали. По целому ряду причин гонения на евреев характерны для многих стран, в которых случилось жить этому вечно странствующему и гонимому народу. Но в послевоенной Европе и других развитых странах антисемитизм если где и сохранился, то разве что в быту, показывать эти чувства на публике стало считаться неприличным. О государственном же антисемитизме после учиненного немцами холокоста речи, понятно, нигде и быть не могло. И только наша интернациональная держава, разумеется, негласно – у нас все гадости обычно делались негласно – ввела для евреев особые ограничения.