Аркадий Ваксберг - Белые пятна

Он не продолжил, да и я не стал уточнять.

Гремела балаганная музыка, постоянные обитательницы местных подворотен переругивались с клиентами, зазывалы лениво выкрикивали привычные фразы. Сверкали сотни рекламных щитов, витрины с выставленным напоказ ходким товарцем, иллюминированные муляжи.

А рядом, совсем рядом спал великий город — колыбель искусств и ремесел, родина мужественных и чистых людей. Спал Амстердам, его устремленные в небо соборы, его дворцы и музеи, его ладно пригнанные друг к другу, узкотелые дома с островерхими кровлями, — свидетели минувших эпох. Под этими кровлями жили отнюдь не аскеты, отрешенные от всего земного, — жили люди, знавшие толк в радостях бытия. Ведь это здесь, в двух шагах от «игривых» кварталов, торгующих ныне душою и телом, сидела Саския на коленях Рембрандта, и Даная раскрывала объятья, с улыбкой встречая любимого и желанного…

Нам близки и поныне их живые человеческие порывы, их здоровая чувственность, эмоциональный подъем — в неотторжимости от духовного преображения, которое несет любовь. Как же далеки эта гармония жизни, этот культ любви во всех ее проявлениях от унылой «свободы» распутства, которую с ликующим торжеством подносят обывателю «порношоу» и «порношопы».

Я зашел в один из них — ночной магазинчик, нагло раскинувший свои привлекательные дары. Две дамы неопределенного возраста разглядывали диковинные картинки в глянцевитых журнальчиках, навалом разбросанных по стеллажам. Бородатый парень с бицепсами чемпиона по боксу деловито разъяснял покупательницам преимущества одного журнала перед другим. Дамы почтительно слушали, кивали головами. Я заглянул через плечо продавца: картинка вызвала даже не брезгливость, не возмущение, а прежде всего чувство безысходной тоски. Подумалось: до какой степени одичания должен дойти человек, чтобы потребность в телесной (не говорю о духовной) любви обернулась «виртуозностью» скотства…

Подумалось еще и другое: отчего же, собственно, пасуют те, кому надлежит исполнять закон? Еще более полувека назад была подписана Всемирная Женевская конвенция по борьбе с распространением порнографии. Под этой конвенцией стоят подписи более шестидесяти государств. Правда, точности ради, следует сказать, что страны, наиболее усердно поставляющие на мировой рынок порнопродукцию, к конвенции не присоединились или, подписав ее, затем свои подписи сняли. И все же среди тех государств, которые формально значатся участниками конвенции, немало таких, где эта продукция имеет совершенно легальный, свободный сбыт. Как же все-таки совместить существование действующего международноправового акта и тот грустный феномен, который знаком каждому, кто хоть раз побывал за пределами социалистического мира: безнаказанное распространение откровенно циничной продукции, тиражированной и рекламируемой всеми способами, доступными современной технике? Сколь бы ни размывали границы понятий «чувственность» и «любовь», как бы ни ссылались на необходимость преодолеть путы и ограничения, сковывающие человеческое естество, остается, видимо, непреложной бесспорность того содержания, которое испокон веков вкладывалось в липкое и грязное слово «порно»: грубое, циничное изображение или описание взаимоотношений между мужчиной и женщиной с исключительной целью разжечь, возбудить, извратить половое чувство. Именно против такого нападения на подлинно человеческоеестество всегда восставала совесть, именно на пути этого мутного потока был поставлен заслон в виде внушительного международного закона.

Так почему же все-таки он стал кое-где мертвой буквой? Не потому ли, что, превратившись в отрасль индустрии, спекулирующей на тайных, сластолюбивых страстях, этот поток оказался плодоносящим, а там, где пахнет деньгами, закон почтительно отступает. Ну, а вместе с международными обязательствами, вместе с законом, на них основанным, ради прибылей принесены в жертву и нравы, деформированные разгулом порока, вылезшего из подполья, «легализовавшегося» и даже нашедшего своих теоретиков, которые подвели под него какую-то очень «научную» базу…

Советский Союз, где «проблемы» порнографии никогда вообще не существовало, присоединился, однако, к Международной конвенции еще в 1935 году, движимый стремлением внести свой вклад в борьбу с этим вселенским злом. И действительно, уж на что другое, а на терпимость прокурорской власти к распространителям похотливой продукции мы пожаловаться никак не можем. Чуть вылезает из щели какой-нибудь доморощенный циник, как тотчас на него обрушивается карающий меч. Удельный вес этих преступлений совершенно ничтожен, но я уверен, что в абсолютных цифрах соответствующие показатели у нас намного выше, чем в странах, где порнографические издания свободно выпускаются и продаются: ведь даже бесконечно малые величины достаточно велики по сравнению с нулем.

Любопытная деталь: порнопродукция, за распространение которой держат ответ перед нашим судом, почти всегда зарубежного происхождения. Тому, что безнаказанно имеет хождение там, у нас поистине неуютно.

Несколько лет назад я был на одном из таких процессов. Судили артиста. Музыканта. Участника довольно популярного в ту пору ансамбля. Вокально-инструментального, как их теперь называют.

Артисту было двадцать два года. Из первой же своей зарубежной поездки он привез нелегально журнальчики определенного содержания и фильмы — столь же определенного. Привез, чтобы продать. И преуспел.

Даже там, за кордоном, где пошлость штампуют безнаказанно на потребу похотливому мещанину, даже там есть все-таки разные степени нравственного падения у тех, кто все это сочиняет и издает. Есть совсем откровенное, оголтелое, торжествующее бесстыдство. И есть бесстыдство застенчивое, смущающееся себя самого, чуть прикрытое лирическим сиропом, дешевой сентиментальностью или плоским натужным юмором для недоумков.

Наш артист избрал оголтелое. Самое разнузданное. Лишенное даже видимости какого-то чувства. Скотство холодное и деловое. Техника любви — есть такой термин у бизнесменов и угождающих им «теоретиков». Они всюду суют это слово — «любовь» — в надежде, что оно как-то облагородит их гангстеризм. Но при чем здесь любовь? Зачем любви, то есть высочайшему душевному подъему, эмоциональному восторгу, преклонению, готовому на подвиг, на самопожертвование, на риск, зачем ей — «техника»? Как вообще могут ужиться рядом два этих слова?

Впрочем, вопросы наши бессмысленны. Неизвестно даже, кому их задать. Сочинителям и издателям? Потребителям, которые — из той же команды?

Спекулянт пошлостью, право же, меня занимал не очень. В выборе объекта для сделок сказалась не только завидная для юного служителя муз точность рыночного расчета, но еще и убогость его «артистической» личности, духовный и нравственный примитив, видный просто с первого взгляда. Загадки он не представлял ни малейшей, а вот покупатели грязной экзотики, щедро опустошавшие ради нее свои кошельки, — они внимание привлекали.