Аркадий Ваксберг - Белые пятна

Почтенный отец семейства… Кандидат наук, сеющий в вузе разумное, вечное… Заместитель директора ресторана, сохранивший, несмотря на доступность подсобок и кухни, весьма неплохую спортивную форму…

Что привлекло их в этой муре? Чем обольстили глянцевитые картинки, где — не люди, нет, манекены, у которых не лица, а маски, — разыгрывают дурацкие «мизансцены»? Ведь для здорового человека естественно реальное, подлинное удовлетворение своих потаенных желаний, но отнюдь не суррогат, не подделка, не подглядывание в замочную скважину.

Вряд ли сами «свидетели» могли бы ответить на эти вопросы. Даже если бы захотели. Тому, у кого здоровое тело и здоровый дух, все это чуждо не потому, что запрещено, а потому, что противно. Ну, а если уж не противно…

Я выслушал приговор с чувством душевного очищения. Даже, пожалуй, — телесного. Бизнес на похоти у нормального человека не может вызвать ни сочувствия, ни понимания. Как и сама похоть.

Тем поразительней показалась новость, о которой поведал знакомый мне прокурор. В одном областном центре раскрыли группку любителей грязного чтива. Поразительное состояло не в том, что кому-то пришлась по душе эта зараза, а в том, что лидером группки, ее «главарем» оказался врач-психиатр. Стержень будущего очерка напрашивался сам собой: контраст между видимостью и сущностью, между гуманным долгом врача и антигуманностью его действий.

Но от «стержня» пришлось отказаться. Врач протянул мне акт экспертизы, проведенной следствием, и я, право, не поверил своим глазам. Оказывается, на скамью подсудимых попали вовсе не паскудные журнальчики иностранного происхождения, не заборные надписи или рисунки, а перевод древнеиндийского трактата о любви «Ананга ранга», один из вариантов которого известен в Европе под названием «Ветки персика».

Настораживала сама потребность подойти к произведению искусства с рамками Уголовного кодекса: ведь об этом выдающемся памятнике материальной культуры написаны сотни страниц, ему посвящали свои исследования философы и теологи, медики и историки, литературоведы и искусствоведы. В изданных у нас за последние годы многих научных трудах можно найти четкие характеристики этого трактата — гуманного и поэтичного, проникнутого бесконечным уважением к человеку, к его здоровым, естественным чувствам, к его личности, к гармонии физической и духовной любви. Как и знаменитая «Камасутра», как и ее европейский аналог «Искусство любви» Овидия, «Ветки персика» причисляются учеными к ряду высокохудожественных образцов научной дидактики.

И хотя убедиться в этом можно, не только обратившись к печатным авторитетам, но и посмотрев на самый текст произведения без предубеждения и подозрительности, три эксперта взялись заново проделать работу, которую до них уже сделали тысячи раз: коллективным разумом определить, что же все-таки «Ветки персика» — поэзия и наука или цинизм и пошлость.

Их ответ весьма лаконичен: памятник древней культуры не имеет, оказывается, «ничего общего с духовным богатством человека», он «не носит научного характера», а носит, наоборот, «порнографический характер, так как… может способствовать растлению людей, в особенности молодежи». Под этим заключением смело поставили свои подписи доцент кафедры педагогики и психологии педагогического института, кандидат педагогических наук З. Г. С-ва, декан лечебного факультета медицинского института доцент В. А. В-ев и старший научный сотрудник музея изобразительных искусств Г. Г. К-ва.

Согласно закону, экспертиза назначается в том случае, когда следствию или суду требуются «специальные познания в науке, технике, искусстве или ремесле». Какие же специальные познания поставили наши эксперты на службу правосудию? Какими научными критериями руководствовались, высказывая свои безапелляционные суждения? Как обосновали свой вывод?

Никаких обоснований в заключении, разумеется, нет. Научной методологией экспертов послужили их личные эмоции, их субъективные и весьма приблизительные представления о том, что составляет «духовное богатство человека», — представления, изложенные ими в форме категорического императива.

Экспертиза — не суд, ее заключение ни для кого не имеет обязательной силы, а проверяется, оценивается, критически осмысливается следствием и судом наряду с любым другим доказательством. Следователю спросить бы экспертов, какие научные данные (ведь эксперты вызваны в качестве ученых!) положены в основу их заключения, какой смысл вкладывают они в тот или иной термин. Но — нет, и экспертам, и следствию все ясно!.. И недрогнувшей рукой следствие отправляет «Ветки персика» под суд, а прокурор столь же решительно сей акт утверждает…

Эту историю можно было бы, наверно, причислить к разряду печальных и уникальных курьезов, если бы столь же лихие набеги на классику время от времени не повторялись. Из еще не покрытого пылью архива извлекли, чтобы мне показать, уголовное дело: профессор П. П. К-ский, «изучив» по поручению следователя отрывки из «Камасутры», обозвал их «грубой порнографией, оскорбительной для нравственно-эстетического чувства и для достоинства нормального, здорового человека». К нему тут же присоединились два кандидата наук Н. С. К-ва и Н. Л. Л-ов, поспешившие заверить, что вышеназванные отрывки «оскорбительны для чувства человеческой любви». И лишь вмешательство крупнейших советских индологов, профессоров Е. П. Челышева и А. Я. Сыркина, разъяснивших, что трактат — и в целом, и в отдельных отрывках — является «одним из лучших памятников древнеиндийской морально-этической литературы», предотвратило ошибку, на которую толкали суд воинственные «моралисты».

Да что там «Камасутра»!.. Несколько лет назад один из судов с помощью экспертизы зачислил в разряд создателей порнографии Рубенса, Тициана, Корреджо, Джорджоне, Гогена, Курбе и еще множество других великих художников, чьи репродукции оказались в коллекции одного собирателя. Все те же Л-ов и К-ва в сотрудничестве с доктором философии, профессором П. С. Т-вым, конечно, не отрицали, что речь идет о классиках мирового искусства: их смущал «подбор сюжетов», «достаточно свободно трактованные художниками любовные сцены». Если бы, рассуждали эксперты, творчество Г. Курбе было представлено «Каменотесами» или «Похоронами в Орнане», они не имели бы ничего против. Но поскольку в коллекции оказалась картина «Спящие» (так вольно было назвать экспертам известное произведение Курбе «Леность и Роскошество»), они решительно негодуют. «На картине французского мастера (я цитирую представленное в суд их беспримерное искусствоведческое исследование. — А. В. ) переплелись, заключив друг друга в объятья, и спят, утомившись, две обнаженные женщины. На постели помятые простыни, разорванная нить жемчуга, на столике у кровати графин и рюмка…»