Аркадий Ваксберг - Белые пятна

Цинизм и впредь, конечно, не может рассчитывать у нас ни на малейшее снисхождение.

Но и ханжество, эта пошлость навыворот, — разумеется, тоже.

1977

Обвинительные приговоры, вынесенные по делу читателей «Веток персика» и собирателя «непристойных» открыток, были впоследствии отменены вышестоящими судами, и уголовное производство прекращено с одинаковой формулировкой: «за отсутствием в действиях подсудимых состава преступления». Пошляков и ханжей правосудие не поддержало!..

Шел третий день нового года. Начались каникулы. Для школьников — не для учителей. С утра учитель истории девятой новочебоксарской школы Вячеслав Николаевич Потемкин был на работе: политчас, методическое совещание, оборудование кабинета к предстоящим урокам.

Потом наступил обеденный перерыв. Учителю было не до обеда: болела двухлетняя дочь. Жил он тут же, в школьном дворе: крохотная квартирка при учебной теплице служила временным пристанищем, ее дали, чтобы только не потерять нужного школе специалиста. Подходила очередь на благоустроенное жилье: молодая семья готовилась к новоселью.

Вячеслав Николаевич примчался домой проведать свою Олесю. Я говорю «примчался» не потому, что это первое слово, пришедшее в голову, он действительно был непоседа, вечно куда-то спешил, даже по лестнице не шел, а бежал…

Примчался — дочери не полегчало: простудилась на сквозняке. Нужен врач!.. Телефона в квартире нет, да и был бы — не дозвониться. «Я мигом слетаю!» — сказал уже на ходу. «И купи молока!» — крикнула вдогонку жена.

Обычно так: девочка в детском саду, жена — на работе. Сегодня осталась с Олесей. Вроде бы дело обычное, какая мать не выхаживает больного ребенка? Да работа у Валентины Геннадьевны необычная — она диктор Чувашского телевидения. Все мысли там, в студии: найдут ли замену? Через несколько часов передача.

Девочка плакала: болело горло. Взяла ее на руки, прижала к себе, успокоила: «Папа принесет молока, выпьешь теплое с медом…»

Прошел уже час. Мужа не было. Раздался стук в дверь. У мужа есть ключ, он стучать не стал бы. Сердце сжалось. Вроде бы не с чего. И все-таки сжалось. Бросилась открывать: «Кто там?» — «Свои!»

Женщина, почти незнакомая. На лице — испуг. «Скорее беги! Слава валяется на земле…» «Где?!» — «У кафе…»

Кафе поблизости только одно, называется «Русский чай». Как раз напротив гастронома. Метров триста, не больше.

Возле кафе не было никого. Только несколько капель крови на покрытом снегом асфальте. Какая-то женщина узнала ее: «В больницу уже повезли. На зеленом «Москвиче», номер я записала».

В приемном покое мужа не оказалось. Зеленого «Москвича» не было тоже. Валентина Геннадьевна бегала по коридорам, спрашивала больных, нянь, сестер: не видели случайно высокого, молодого, в коричневой куртке?.. Кто-то ответил: не тот ли, который в травматологии? Сидит недвижим…

Сидит… Слово, в котором надежда. Сидит — не лежит. Он! Скрюченный, с упавшей на грудь головой… Изо рта течет кровь… Пол тоже в крови…

Окликнула — не отвечает. «Что с тобой?..» Молчит. Боялась пошевелить. Только гладила по опущенной голове: «Скажи хоть слово…»

Какая-то женщина открыла дверь в ординаторскую: «Где врач? Разве не видите, человеку плохо». «Человеку? — переспросил вышедший в коридор молодой доктор. Из-под кокетливо сдвинутой набок белой шапочки красиво гляделась щегольская прическа. — Пьяниц не лечим». Это был заведующий отделением травматологии Василий Иванович Старшов, накануне отметивший свои 30 лет.

У Валентины Геннадьевны не было сил спорить. Будь ситуация не столь драматичной, она конечно же рассказала бы, чем занимался ее муж весь этот день. Сейчас смогла только вымолвить: «Слава не пьет… Вообще…»

В ответ услышала хохот — он в ушах до сих пор: «Не пьет?! Да вы посмотрите: он лыка не вяжет. Того и гляди, грохнется на пол. А еще учитель, историк…» «Кровь…» — произнесла Валентина Геннадьевна, вытирая платком новую струйку из носа. «Ну и что?! — Врача кровь не смущала, чего-чего, а крови он навидался. — Пьяный, упал, ударился…»

Что было дальше? Об этом расскажет она сама.

«…Слава действительно свалился на пол… «Забирайте своего любимчика домой», — заявил мне врач и ушел… Мне стало нестерпимо стыдно, что это происходит у всех на глазах и над нами смеются. Я видела только одно: Славе плохо, очень плохо, и поэтому мысль о том, что за эти тридцать — сорок минут он мог где-то напиться, вообще не шла в голову… Врач вышел снова и сказал: «Или вы его забираете, или сейчас приедут из вытрезвителя…» Они появились минуты через две — видимо, врач их вызвал давно. Я стала умолять не забирать Славу, попросила довезти до дома. Прибывший мужчина ухмыльнулся: «Не подать ли вам карету?» Один молодой человек, ожидавший очереди к врачу, согласился мне помочь. Мы волоком тащили Славу напрямик, через канавы, чтобы сократить путь… Метров через восемьсот этот молодой человек сказал, что больше не может… Стало темнеть. Я обращалась к прохожим… Наконец нашлась добрая душа: какой-то мужчина помог мне… Едва добрались до дома, а там уже милиционер: пришел снимать допрос. Требовал: подпишите, что муж был пьян. Я плакала: подпишу что хотите, только спасите его. Милиционер сказал, что это не по его части… Муж вообще уже ни на что не реагировал… Дома оказалась моя сестра, я послала ее за «скорой»… Около восьми вечера мужа доставили в ту же больницу, из которой его вытолкнули. Поместили в отделение реанимации… Диагноз мне не сообщили, сказали только: он уже на операционном столе. Операция длилась всю ночь, и всю ночь я простояла под окнами. Так ничего и не узнала. Один из врачей сказал только, что алкоголя в крови не обнаружено. Я не знаю, что происходило там, за плотно закрытыми дверьми. Лишь на третьи сутки мне сказали: «Славы больше нет…»

Тощее уголовное дело лишает этот трагический детектив малейшей неясности.

Выйдя из детской поликлиники, Потемкин встретил брата жены, Валерия Краснова, и оба они поспешили в магазин, который уже закрывался на обед. Путь лежал через узкий проезд: общий для пешеходов и для машин. Зимой от наледи и снега он становится еще уже.

Как раз в это время на улицу выруливал зеленый «Москвич»: директор детско-юношеской спортивной школы Александр Сановников и тренер по боксу мастер спорта Владимир Курегешев, отобедав в кафе, вернулись к ожидавшей их служебной машине. Чтобы ее пропустить, Потемкину и Краснову пришлось зайти в снег: иначе не разминуться. «Москвич» обдал их грязью.

Возможно, Потемкин поскользнулся. Возможно, стремясь сохранить равновесие, он схватился за двигающуюся «опору» — кузов машины. Возможно, просто стукнул в сердцах по багажнику: слишком уж вплотную, почти касаясь пешеходов, она шла. Так или иначе, рука учителя коснулась машины. Одна из шедших поблизости женщин подтвердила: услышала легкий стук.