Аркадий Ваксберг - Белые пятна

Решается он так. Паклин покупает у Степанова цифру: 400 с лишним тонн несуществующего картофеля. Выдает квитанцию. Как только квитанция оказывается в руках Степанова, совхоз «Лонва» в полном порядке: он отчитался. Зачем это нужно Паклину? Странный вопрос: у него ведь тоже есть план. План закупки. С него тоже спросят, если этот план будет не выполнен. Вот он и выполнен. Перевыполнен даже. Деньги «Лонве» переведены? Значит, «Спутник» тоже в порядке: ведь и он отчитывается отнюдь не картофелем, а квитанцией о переводе денег.

Выходит, деньги пропали? Уплыли в «Лонву»? Ничуть не бывало. Деньги вернутся. Даже с лихвой. Надо только подождать, чтобы кончился год. 31 декабря лучше помалкивать, а вот 1 января — поднять шум: «Лонва», где картофель?» Теперь этот шум никого не пугает: поезд ушел. Цифра гуляет сама по себе, растворившись в других, более мощных: в показателях по районам, по области. Баланс подведен, отчеты отправлены, кому теперь дело, сдан реальный картофель или мыльный пузырь?

«Где же картофель?» — с невинным видом напоминает Паклин Степанову. Спектакль продуман до мелочей и разыгрывается в точном соответствии с замыслом режиссуры. Степанов безропотно признает печальную истину и возвращает Паклину деньги. Но — и в этом весь фокус! — с добавкой. Договор-то нарушен. Картофель не сдан. Аванс не «отработан». Значит?.. Значит, плати штраф: «санкции», как говорят на своем жаргоне юристы.

«Спутник», выходит, выступил просто в роли ростовщика: дал деньги взаймы под большие проценты. Гнусный обман нежданно превращается в акт братской взаимовыручки. Мало того, что нас объегорили, всучив цифру вместо картофеля, нас еще и обобрали: ведь проценты Степанов уплатил не из своего кармана — из государственного. То есть — из нашего с вами…

Ну, так что, наконец-то спектакль окончен? Если так, то в убытке все же «Лонва». Да, она продала цифру, но за это расплатилась солидным штрафом. Пострадала, выходит… Верно, финансовый счет «Лонвы» оскудел. Из одной колонки цифра перепрыгнула в другую: на финансовый счет «Спутника». Но реальные деньги все равно у Степанова. На бумаге-то план перевыполнен. Значит, «героям» полагается премия. Банк сполна переводит вралям награду. Сообщники делят пирог и садятся за общий стол, чтобы смочить его той самой влагой, которая, как мы помним, превращает в «можно» любое «нельзя».

Мне почему-то захотелось представить, как они «обмывали» обман. Как хмелели, прокучивая шальные деньги, преступно отнятые у государства, как пудрили себе же мозги, сочиняя застольные тосты. Как они поздравляли друг друга, упоенно треща об успехах, как желали новых, еще больших, всяческих и дальнейших… Все это было нетрудно себе представить и в то же время мучительно трудно, потому что, сколько бы человек ни сталкивался с цинизмом, привыкнуть к нему он все равно не может. Если только, конечно, в нем осталась хоть какая-то совесть…

На допросе Степанов сказал, что приписки — безусловное зло, но большой беды он в них не видит: ведь не сам же он на это пошел, а — по указанию… Была, дескать, такая устная директива со стороны райсельхозуправления. Следователь засомневался — очень уж дикой казалась эта странная «директива». Но работа у юристов особая: сомневайся, а — проверяй! Ревизоры проверили, следствию доложили: в тот же год, когда Степанов приписал 422 тонны картофеля, другие совхозы и колхозы того же района приписали: «Искра» — 237 тонн, «Плещеницкий» — 476, имени 8 Марта — 140, имени Фрунзе — 110… Итого за год по одному лишь району — 1386 тонн (или почти полтора миллиона килограммов) туфты. Только — картофельной! Была ли еще и иная — за отсутствием данных утверждать не берусь. Впрочем, нет, кое-какие данные есть.

Прогорев на картошке, «Лонва» вырвалась вперед на молоке. Надоила с избытком. А у соседей — в колхозе имени Фрунзе — напротив, молочный прорыв. Беда, но не драма: повинись, скажи правду, как положено честному человеку, и скорей наверстай. Так?

Зачем, если рядом — друзья. Степанов сдаст молоко от имени дорогого соседа. Сосед отправит победный рапорт. В ответ поступят деньги: премия победителям. Снова пойдет гульба. Рекой польется — не молоко. И все будут довольны.

— Разве нельзя выручить соседа? — удивленно спрашивает Степанов, когда беседа касается этого щекотливого факта. Опять он медленно цедит слова, опять кашляет, щурится. — А закон нашей жизни: помогай отстающему?!

Я не отвечаю, и он, уверовав в то, что победа за ним, обобщает:

— Главное в жизни — не бояться риска. Смелей! Кто не рискует, тот ничего не добьется.

Он все еще на коне. Чувствует, что неуязвим. И поэтому может позволить себе демагогию: с нею — так ему кажется — не пропадешь.

Следствие длилось больше года. Протоколы, ведомости и акты заняли пятнадцать томов. Пора бы уже подводить черту. Но черты все не было: решался вопрос, что же делать с главным героем.

Ответ напрашивался простейший: судить по закону. Но простейший ответ почему-то превратился в сложнейший. Итогом раздумий (о них мы можем только гадать) явился документ, над которым хочется уже не гадать, а в отчаянии развести руками. Называется он «Постановление о прекращении уголовного дела».

Сначала в постановлении перечислено все то, о чем вы прочитали. Перечислено обстоятельно и подробно. Установлено (цитирую документ), что Степанов проявил «халатное отношение к своим служебным обязанностям и приписки в государственной отчетности о выполнении плана сдачи картофеля… Кроме этого, Степанов принимал участие в искажении государственной отчетности о выполнении плана сдачи молока… В действиях Степанова имеется состав преступления, предусмотренного статьям 149–1 и 168 УК БССР (участие в хищении незаметно исчезло, словно Степанов не получал премий за дутые цифры, не угощал на ворованные деньги «нужных людей», не пил вместе с ними. — А. В. ), однако (подчеркнуто мною. — А. В. ), принимая во внимание, что он в прошлом не судим, положительно характеризуется по работе, награжден орденами Трудового Красного Знамени и «Знак Почета», является депутатом Засовьевского сельского и Логойского районного Советов народных депутатов, впервые совершил малозначительное преступление, — … уголовное преследование в отношении Степанова Владимира Владимировича прекратить».

Зато верный исполнитель приказов начальства Петр Дубровский сел на скамью подсудимых. Вместе с ним села кассир Ольга Проталина — за то, что исправно давала Дубровскому деньги из кассы по ордерам, подписанным распорядителем кредитов Степановым. Логика здесь железная, и спорить с ней трудно.

Ну а если все-таки попытаться? Если спросить, что это за штука такая: преступление «малозначительное» — из года в год обманывать государство? Что это за странное понятие: впервые совершенное преступление, которое длится годами? Что это за доблесть такая — «не судим»? Вот ведь он и сейчас «не судим», а преступление налицо, об этом в том же постановлении сказано четко и ясно. Правда, есть еще ордена…