Аркадий Ваксберг - Белые пятна

Что бы все-таки было ему? Не убили же бы, не распяли… Ну, не дали бы орден. Так ведь орден — гордость и слава, если он по заслугам. А иначе — какая там гордость? Стыд и позор.

И главное, самое главное: как, хотелось бы знать, он теперь направляет, мобилизует, руководит, зная, что за те же деяния — понимаете, за одни и те же! — его подчиненные получают «срок», а он — грамоты и награды? Что люди, на чьих глазах все это происходило, думают про него? Сколько стоит — в натуре, а не в характеристике — его дутый авторитет?

Если хозяйство в упадке, если допущены роковые ошибки, если план не выполнен и продукции нет, у директора, думаю, есть только одно священное право: первым принять наказание. Раньше всех.

Ну а если хозяйство в расцвете, если оно действительно впереди, если план перевыполнен не только в отчете, а наяву, у директора, думаю, тоже есть священное право: принять лавры последним. Позже всех.

Почему же порой получается, что все происходит наоборот?

1982

Компетентные органы оперативно и деловито отреагировали на опубликованный очерк. Прокуратура СССР вновь изучила уголовное дело и признала, что в отношении Степанова оно прекращено неосновательно. Заместитель начальника Главного следственного управления Прокуратуры СССР Г. М. Негода сообщил редакции, что постановление о прекращении дела отменено, организация дополнительного расследования поручена прокурору Белорусской ССР.

Новое следствие полностью подтвердило, что Степанов совершил ряд уголовно наказуемых деяний. Но тут была объявлена амнистия по случаю 60-летия образования Союза ССР, которая освободила Степанова от наказания в судебном порядке, поскольку личной корыстив злоупотреблении им своим служебным положением установлено не было.

Это не значит, что он вообще избежал ответственности.

Минский обком компартии Белоруссии сообщил редакции, что бюро обкома рассмотрело очерк на своем заседании и признало его правильным. Степанова сняли с должности директора совхоза и объявили строгий выговор с занесением в учетную карточку — за нарушение государственной дисциплины, приписки, очковтирательство и халатное отношение к служебным обязанностям. За проявленную беспринципность строгое партийное взыскание получил и второй секретарь райкома партии. Наказанию подверглись также руководители всех названных в очерке хозяйств, допустившие в разные годы приписки и с помощью подтасовок вырвавшиеся в «передовые».

Наконец позже пришло сообщение, что Степанов лишен наград, которые он получил в результате обмана и заведомо ложной жульнической информации.

Такова краткая справка о фактической стороне дела.

Был на очерк и иной резонанс — не столь конкретный, но ничуть, по-моему, не менее важный. Вот что писал, например, из Семипалатинской области совхозный бригадир Алексей Алексеевич Сличенко: «Ваш очерк прочитали коллективно, всей бригадой. Обсуждали его два вечера подряд, потому что, как я понимаю, он не только про «Лонву», каждый находит в нем то, что задевает прямо его… У нас в этом смысле тоже нашлось о чем поговорить… И мы решили: нет таких причин, которые могут оправдать обман. Конечно, каждому хочется получить побольше, но не лезем же мы из-за этого в чужой карман за чужим кошельком. Чем кража кошелька хуже, чем приписка в отчете? Что в лоб, что по лбу! Кража это кража… Мы участвовать в ней никогда не будем, кто бы что ни сулил… Жить без липы — приятней на душе…»

Таких писем пришло немало, и это, по-моему, была самая лучшая «мера» из всех, которые возможно «принять»: к чему же еще публицисту стремиться, если не к тому, чтобы задеть за живое, пробудить совесть и сделать выводы для себя?

Сдавая книгу в набор, я попросил белорусских коллег навести справки: ну, и как там, в «Лонве»? Изменилось ли что-нибудь за прошедшие годы? Наступил ли какой-нибудь перелом?

Наступил! К руководству совхозом пришли новые люди. Хозяйство укрепилось кадрами квалифицированных специалистов. Лозунг: «Работать честно!» — воплощается в жизнь.

И эта «мера», последовавшая за очерком, право, дороже всех сообщений о том, кто уволен и кто осужден.

В этот день студентам последнего курса, будущим медикам, вручали дипломы. Под овации и улыбки ректор жал руки новым коллегам, и с той же минуты из медиков будущих становились они настоящими, обретя великое право и святую обязанность: врачевать людские недуги, сострадать и лечить.

Дипломы вручали в тот день выпускникам и других институтов. Но там вручали только дипломы. Юные же врачи получали еще и отпечатанный на плотной бумаге текст торжественной клятвы. Той самой, что приписывают великому Гиппократу, с именем которого вот уже две с половиной тысячи лет связано представление о непогрешимой и безупречной этике лекаря.

Теперь эта клятва называется чуть длиннее: «Присяга врача Советского Союза». И текст у нее тоже немного иной. А суть — суть та же.

«Получая высокое звание врача и приступая к врачебной деятельности, я торжественно клянусь…» — так начинается эта присяга. В чем же клянется начинающий врач? «…Все знания и силы посвятить охране и улучшению здоровья человека… беречь и развивать благородные традиции отечественной медицины, во всех своих действиях руководствоваться принципами коммунистической морали, всегда помнить о высоком призвании советского врача, об ответственности перед народом и Советским государством».

Вот такую клятву давали врачи, завершая ее обещанием: «Верность этой присяге клянусь пронести через всю свою жизнь».

…Через всю свою жизнь!

Потом праздник переместился в институтское общежитие, где обитала едва ли не половина студентов. Там прошли целых шесть студенческих лет — лучшая, как ни банально это звучит, пора их прожитой жизни. И теперь с этими стенами им предстояло расстаться.

Расставание «отмечали». В комнате 205-й, как и во всех остальных. Врачи Березов и Юрковский, потягивая светло-бурую жидкость, предавались воспоминаниям о днях минувших. Примкнувший к ним Вячеслав Дормачев больше думал не о прошлом — о будущем: один госэкзамен он провалил и, в отличие от врачей, покидал институт в странном звании бесправного «выпускника».

Гремела музыка, звучали возбужденные голоса, хлопали двери и пробки. Приходили и уходили друзья. Обнимались, произносили заздравные тосты, оставляли свои адреса. Вернулся с прогулки и Сергей Орехов. Этот не был еще ни врачом, ни выпускником — лишь студентом последнего курса. Однако с жильцами из 205-й держался на равных. Как и другой шестикурсник, Алексей Зиняк, тоже общий приятель. Пришел — и сразу потянулся к бутылке. Бесцеремонность эта задела хозяев: явился с пустыми руками да еще зарится на чужое!..