Мария Воронова - Итак, история… (О писательском ремесле)

Горацио

Марцелл

Горацио

К чему Шекспир ввел этот довольно длинный диалог в самом начале пьесы? Зачем ему понадобился молчаливый проход призрака и подробное обсуждение его (напоминающее чем-то очную ставку вкупе с опознанием) второстепенными персонажами? Неужели призрак не мог явиться со своими шокирующими новостями сразу Гамлету? Динамика пьесы от этого только выиграла бы.

Только времена хоть и были темные, но явления призраков не относились к числу рядовых событий повседневной жизни горожан, и Шекспир прекрасно это понимал.

События пьесы разворачивались не в фэнтези-королевстве, не в сказочном мире, а в совершенно реальной Дании, поэтому автор и вынужден был в самом начале пригласить незаинтересованных лиц, дабы те подтвердили, что да, призрак, да, король, и да, является регулярно.

Если бы тень отца явился сразу Гамлету, то другие персонажи ему (Гамлету), возможно, и поверили бы, а вот зрители Шекспиру – нет. Не стали бы мы сочувствовать опасному сумасшедшему, который под влиянием галлюцинаций загубил кучу народу, в том числе собственную мать. Но с помощью этой сцены призрак отца Гамлета из фантазий Гамлета убедительно переместился в реальность.

Магический реализм в лучшей своей форме!

Таким образом, мы должны не просто нарисовать интересный фон, но и органично вписать туда героя со всеми его проблемами.

Мисс Марпл расследует преступления среди сельской аристократии Великобритании. То есть five o’clock, фарфор, салфеточки, работа в саду, викарий, манеры, настоящие леди… И вдруг среди всей этой благодати мисс Марпл примется направо и налево лупить по почкам телефонным справочником, или прикинется барыгой, чтобы добыть нужную для дела информацию. Нет, делать так она не станет, так же как и заботиться о доказательной базе. Она просто будет наблюдать, а в конце поделится своей гипотезой, основанной на чутье и многолетнем опыте общения с людьми, с заинтересованными лицами. Точно так же и Эркюль Пуаро, хоть действует в более широком социальном поле, никого не прессует и не парится с доказухой, целиком полагаясь на свои маленькие серые клеточки.

А вот герои «Улиц разбитых фонарей» совсем другое дело. Они и надавить могут на подозреваемого, и оперативную комбинацию провернуть, и адвоката вовремя не забудут вызвать, и понятых обязательно пригласят.

Разница в методах работы очевидна, но дело тут не в том, что одни пьют пятичасовой чай, а другие – нет.

И не в том, что одни живут в Великобритании, а другие – в России.

Принципиально другое: мисс Марпл и Эркюль Пуаро являются любителями, для них – раскрытие преступлений хобби, а для ментов из «Улиц…» это тяжелый и горький хлеб. Вот откуда разница в подходах.

Итак, в описании обстановки прежде всего необходимо отразить то, что влияет на жизнь нашего героя, и особенно на его решения.

Если бы Джейн Эйр росла не в приюте, а в дружной и любящей семье, прельстили бы ее нарциссические ужимки мистера Рочестера? Что-то сильно в этом сомневаюсь. Она бы просто посмеялась над ним.

Вообще, давайте подумаем, мог бы этот сюжет развиваться в современных условиях? Да, наверное. Приходится и теперь делать выбор между сиюминутным блаженством и собственным достоинством, так что ядро конфликта прежнее, характеры – прежние, а вот обстоятельства пришлось бы придумать совсем другие, чем сумасшедшая жена. В наше время роман с женатым мужчиной – это иной уровень душевных переживаний.

Чтобы воспроизвести в точности конфликт, раздирающий души Джейн и Рочестера, нам бы, наверное, пришлось вместо жены наделить его скромным международным наркобизнесом, а Джейн поставить перед дилеммой: войти в дело на паях с любимым, или сдать его властям.

Поэтому тщательно продумывайте обстановку и обстоятельства, даже если это весь земной шар, как в «Детях капитана Гранта». Выбирайте именно те, в которых конфликт раскроется наиболее полно.

Сейчас, наверное, нет смысла нагружать повествование подробными описаниями места действия. Трудно создать такой шедевр, как, например, этот отрывок из поэмы «Мертвые души» Н. В. Гоголя: «Старый, обширный, тянувшийся позади дома сад, выходивший за село и потом пропадавший в поле, заросший и заглохлый, казалось, один освежал эту обширную деревню и один был вполне живописен в своем картинном опустении. Зелеными облаками и неправильными трепетолистными куполами лежали на небесном горизонте соединенные вершины разросшихся на свободе дерев. Белый колоссальный ствол березы, лишенный верхушки, отломленной бурею или грозою, подымался из этой зеленой гущи и круглился на воздухе, как правильная мраморная сверкающая колонна; косой остроконечный излом его, которым он оканчивался кверху вместо капители, темнел на снежной белизне его, как шапка или черная птица. Хмель, глушивший внизу кусты бузины, рябины и лесного орешника и пробежавший потом по верхушке всего частокола, взбегал наконец вверх и обвивал до половины сломленную березу. Достигнув середины ее, он оттуда свешивался вниз и начинал уже цеплять вершины других дерев или же висел на воздухе, завязавши кольцами свои тонкие цепкие крючья, легко колеблемые воздухом. Местами расходились зеленые чащи, озаренные солнцем, и показывали неосвещенное между них углубление, зиявшее, как темная пасть; оно было все окинуто тенью, и чуть-чуть мелькали в черной глубине его: бежавшая узкая дорожка, обрушенные перилы, пошатнувшаяся беседка, дуплистый дряхлый ствол ивы, седой чапыжник, густой щетиною вытыкавший из-за ивы иссохшие от страшной глушины, перепутавшиеся и скрестившиеся листья и сучья, и, наконец, молодая ветвь клена, протянувшая сбоку свои зеленые лапы-листы, под один из которых забравшись бог весть каким образом, солнце превращало его вдруг в прозрачный и огненный, чудно сиявший в этой густой темноте. В стороне, у самого края сада, несколько высокорослых, не вровень другим, осин подымали огромные вороньи гнезда на трепетные свои вершины. У иных из них отдернутые и не вполне отделенные ветви висели вниз вместе с иссохшими листьями. Словом, все было хорошо, как не выдумать ни природе, ни искусству, но как бывает только тогда, когда они соединятся вместе, когда по нагроможденному, часто без толку, труду человека пройдет окончательным резцом своим природа, облегчит тяжелые массы, уничтожит грубоощутительную правильность и нищенские прорехи, сквозь которые проглядывает нескрытый, нагой план, и даст чудную теплоту всему, что создалось в хладе размеренной чистоты и опрятности».