Сергей Григорьянц - Гласность и свобода

На эти вопросы есть два кажущихся очевидными и постоянно, на всех уровнях повторяющихся, ответа. Первый в том, что ограничения частной жизни, а по сути своей — демократических свобод делаются во имя защиты безопасности самих граждан. Второй — что отражать приходиться теперь уже новые угрозы демократическим странам, напрямую не связанные с коммунистической идеологией. Второй ответ требует подробного анализа и я к нему вернусь позже, что же касается первого, то это обычный ответ всех тоталитарных правительств: мы растущими полицейскими мерами эффективно обеспечиваем безопасность граждан. Именно так всегда говорили в Советском Союзе да и во многих других странах, где серьезная уголовная преступность была гораздо ниже, чем в Соединенных Штатах.

Для второго ответа для начала вспомним, что в уже упоминавшиеся мной недолгие годы советского либерализма государственный и идеологический механизм в СССР все же был выстроен так, что Хрущев не был способен, как Джордж Буш-старший выступить перед нежелавшими его слушать жителями Западного Берлина и сказать:

— Вы можете меня освистывать лишь потому, что мы защищаем вашу свободу.

Хрущев не был способен приехать в Новочеркасск и сказать бунтующим рабочим вещи гораздо более значительные, чем выступление американского президента:

— Вы здесь могли собраться лишь потому, что шесть лет назад был уничтожен по моей инициативе почти весь аппарат взаимных доносов и слежки (милицейской и КГБ) за советскими людьми. Иначе вы уже давно бы сидели по отделениям милиции. Вы смогли говорить о цене на мясо лишь потому, что за эти годы трижды были повышены государственные закупочные цены на мясо и только поэтому оно и появилось в советских магазинах, но продажа стала убыточной. Иначе вы как в недавнем пятьдесят третьем году лишь раз в месяц молча стоять в бесконечной очереди за какой-нибудь крупой, мрачно сверяя свои номерки, написанные химическим карандашом на ладонях.

И Хрущев, вероятно, был бы понят новочеркасскими рабочими — память об этом была так свежа, но сам будучи детищем советской системы он не был способен это сказать. Не мог до конца оценить (а может быть и понять) все преступления коммунистического режима с октября семнадцатого года, пытался по выражению Александра Яковлева «с помощью Ленина уничтожить Сталина», сам был уничтожен как политик и едва не был отравлен по приказу Брежнева, упоминаемом в интервью председателя КГБ Семичастного, а недолгая заря интеллектуального и гражданского освобождения в Советском Союзе была успешна погашена Сусловым и Брежневым, а главное — маршалами, которые со страхом ждали предъявления им беспощадного счета за Отечественную войну.

Как это ни странно, теперь в этом крайне невыгодном, слабом хрущевском положении находятся президент Соединенных Штатов Обама, собственно говоря, вся американская администрация без разделения на республиканцев и демократов, да и многие лидеры крупнейших европейских стран.

Они (как Хрущев) неспособны честно сказать своим и другим народам, что уровень безопасности после «блистательной» победы над главным противником в их странах резко сократился, как и уровень гражданских свобод, что экономическое положение несмотря на казалось бы естественное сокращение части военных расходов после победы в «холодной войне» стало гораздо более шатким, что даже просто погибло в результате локальных войн и терактов американцев и европейцев за последние двадцать лет не меньше, чем за предыдущие двадцать лет «холодной войны» и противостояния во всем мире.

Они не могут этого сказать потому, что из этого признания следует естественный вывод о катастрофической незначительности, неэффективности действий администраций западных стран в последние два десятилетия. Главное же, никто из них не готов оценить катастрофическую ошибку, совершенную американской администрацией в конце 1991-1992-м и в последующие годы в отношении России и даже не подкорректированную никем из европейских лидеров.

Я думаю, что один из источников этой ошибки находился в привычном западном недоверии к русскому народу. Недоверии, которое привело к отказу Наполеона от освобождения из крепостной зависимости русских крестьян и они, первоначально грабившие русские войска, охотно включились в партизанскую войну с французами-республиканцами, которые оказались ничем не лучше русских помещиков. Недоверие, если не презрение Гитлера, на сторону которого в первые недели, месяцы войны переходили со знаменами целые полки Красной армии с большим опозданием узнавшие, что фашисты не многим лучше коммунистов, которые все же хотя бы свои. В точности эту же ошибку повторила американская администрация и победа в «холодной войне» стала пусть и несколько растянутой во времени, а потому все еще не признаваемой, мнимой победой Наполеона в сражении под Бородиным. Впрочем, здесь еще нужно упомянуть, что ни один политик, ни одна администрация и политическая группировка не любит признаваться в своем цинизме. А ведь в 1991 году и во все годы «холодной войны» речь шла не только об опасности, исходящей от Советского Союза для свободы и демократии во всем мире и безопасности своих стран, но как раз об освобождении русского народа от коммунистического рабства и тоталитарной идеологии. Но перейдем к фактам.

То, что американские спецслужбы и хорошо устроенные, но очень элементарные по типу своего мышления, политические аналитики мало чего стоят уже давно и хорошо известно. Госдепартамент США, как явствует из рассекреченных документов, в конце тридцатых годов настойчиво советовал президенту Рузвельту во всем поддерживать «голубя» Сталина, который с трудом сопротивляется натиску «ястребов» Ворошилова и Молотова. В 1961 году ЦРУ и президент Кеннеди, который лично этим занимался, получили фантастический подарок — показания беглеца из СССР полковника КГБ Голицына о планах высшего советского руководства, о стратегии и тактике самого Хрущева (так называемый «план Шелепина») по тихому захвату всей Западной Европы и о методах распространения коммунистического влияния во всем мире. Кеннеди (не худший из американских президентов) был очень озабочен рассказами Голицына, послал личного курьера — не доверяя теперь ни ЦРУ, ни Госдепартаменту — к генералу де Голлю с тем, чтобы выловить советских шпионов в разведках и администрации стран Атлантического союза. Но было совершенно очевидно, что понимание внутреннего положения в СССР, его внешней, вполне агрессивной политики и в 1964, и в 1968, и в восьмидесятые годы в американской администрации ни в чем не стало серьезнее.

Так же и в девяностом году, когда я и в СССР и в США во всеуслышание на публичных выступлениях и в частных беседах говорил о том, что в СССР к власти идет Комитет Государственной безопасности, даже не как формальная организация, но как вполне определенная и тесно взаимосвязанная властными и коммерческими интересами, общностью идеологии среда (а там и часть МИДа, и иностранный отдел ЦК КПСС и ЦК ВЛКСМ, но, конечно, со своим «боевым отрядом»). Это была наиболее мощная в стране группа или команда, самое влиятельное и подготовленное к власти сообщество, и на это ни в СССР, ни в США никто просто не обращал внимания. Ведь так было все интересно: теряющий силы Горбачев, восходящая звезда — Ельцин. А ведь была «третья сила», кроме КПСС и демократов.