Лазарь Флейшман - В тисках провокации. Операция «Трест» и русская зарубежная печать

Кто именно выступил в роли «рижского корреспондента», переслав приведенное сообщение в Последние Новости, неизвестно, так как своего постоянного, регулярного представителя в Риге газета в тот момент не имела. Однако весной 1927 года наметилось резкое потепление отношений Последних Новостей и газеты Сегодня, выступившей с инициативой приглашения П. Н. Милюкова с турне по Латвии и Эстонии. 9 мая 1927 года Милюков прибыл в Ригу, а 10 мая состоялась его первая лекция там [250]. В день его приезда, в понедельник, 9 мая, заметка об Опперпуте появилась и в Сегодня. Приводим ее ниже:

Провокатор Э. Штауниц предал московских монархистов

Уже давно ходили слухи, что ГПУ при раскрытии противобольшевицких организаций пользовалось услугами провокатора, имевшего прочные связи с эмиграцией и в особенности с окружением великого князя Николая Николаевича. Слухи эти в последнее время получили подтверждение из различных источников.

В московскую противобольшевицкую организацию вошел около 4-х лет тому назад под фамилией Касаткин некий Эдуард Штауниц. Он выдал всю организацию, а затем сам бежал из Москвы в Финляндию. По слухам, он теперь задержан в Гельсингфорсе, где пытается получить визу в Англию.

Тот же Штауниц выдал в 1921 г. Савинковскую организацию. Его показания имели решающее значение в деле Савинкова. Тогда он выступал под фамилией Оперпут и вместе с Гнилорыбовым выступал как главный свидетель во время слушания дела «Союза зашиты родины».

Ранее Штауниц входил в так называемую таганцевскую группу. В ней он был известен под фамилией Савельев. Штауниц был виновником провала группы.

В монархической организации, которая была раскрыта в минувшем апреле, Штауниц играл видную роль. Он входил в ее центральный орган и вел от ее имени переговоры с зарубежными организациями. Передают, что он был вхож в парижские салоны николаевцев. В то же время он поддерживал тесную связь с представителями генерального штаба ряда государств. Совсем недавно он вел переговоры с штабом одной страны о доставке в Россию оружия для готовящегося восстания.

По доносам Штауниц в последнее время были произведены аресты в Москве, Петербурге, Киеве, Харькове и других городах. В Петербурге расстреляно без суда 16 человек, отказавшихся дать показания. Среди расстрелянных — 4 моряка и несколько красных командиров.

Есть указания на то, что фамилия Штауниц фиктивная и что его настоящее имя Упелиныи. В 1918 году Упелиньш — латыш по происхождению — работал в Чека и расстреливал офицеров в Петербурге и Кронштадте.

Почему Штауниц бежал из СССР, остается загадкой. Возможно, что он сделал это не для того, чтобы скрыться от советских преследований, а с целью какой-нибудь новой провокации [251].

Нетрудно заметить, что рижская заметка имеет много общего с парижской, включая куски, дословно повторяющие друг друга. Однако, в отличие от перепечаток в других газетах русского Зарубежья, здесь никакой ссылки на газету Милюкова не сделано. Это заставляет полагать, что оба текста, и парижский (присланный из Риги), и тот, что помещен в Сегодня, восходят на равных, так сказать, правах к одному и тому же информатору. Тем интереснее отличия между ними. В Сегодня герой заметки предстает в еще более инфернальном виде, чем в Последних Новостях. Там он — преимущественно «предатель», своими показаниями на следствии и суде очернивший близких соратников по борьбе. Здесь он — «Азеф», «провокатор». В обоих случаях речь идет об участии протагониста в савинковском и таганцевском процессах, но в Сегодня акцентирована его поистине роковая роль: в савинковском деле «его показания имели решающее значение», в таганцевском он «виновник провала группы». И там, и здесь волна арестов и расстрелов, прокатившаяся после его бегства в Финляндию, приписана его дьявольской деятельности. И там, и здесь — как бы подхватывая намек, вкравшийся в письмо Потапова к Кутепову, — введено указание на работу Опперпута в Чека и участие в расстрелах в Петрограде и Кронштадте. Употребляемая в обоих случаях форма имени Штауниц носит, по-видимому, «маскировочный» характер, заставляя думать, что информация восходит к какому-то иностранному источнику, откуда написание Staunitz получило «гиперкорректную» огласовку Штауниц вместо действительного «Стауниц». Но «германизированный» вариант предположительно настоящего имени в Последних Новостях (Упелинц) [252]исправлен в Сегодня на нечто более близкое к «латышизи-рованному» — Упелиньш. И, конечно, самое важное и поразительное новшество в заметке в рижской газете — намек, что побег Оп-перпута совершен вовсе не с целью избежания преследований или обнародования разоблачений, а предвещает новую большую провокацию.

Оба варианта этой заметки — и рижский, и парижский — уже привлекли интерес первых исследователей «Треста». Но брали их до сих пор порознь, не сличая друг с другом. Н. Н. Чебышев перепечатал полностью рижский вариант [253]. С. Л. Войцеховский же сосредоточил все внимание на парижском тексте [254]. Сообщение в Последних Новостях 5 мая 1927 года он назвал «странным», объяснив эту характеристику следующим образом:

При всей своей осведомленности о подробностях «провала» монархической организации («многочисленные аресты… 16 человек без суда… 4 моряка и несколько красных командиров…») рижский корреспондент «Последних Новостей» оказался странно не осведомленным о других обстоятельствах дела. Опперпуту он приписал связь с эмиграцией, которая, как известно, поддерживалась А. А. Якушевым и т. п. [255].

В его сообщении существенно то, что оно — из несоветского источника — подтверждало московскую версию удара Г.П.У. по монархической тайной организации, многочисленных арестов и т. д. Дальнейшее развитие дела дает право предположить, что автор заметки в парижской газете был введен в заблуждение сознательной советской дезинформацией [256].

Признание Войцеховским статьи как в основе своей сфабрикованной в ГПУ согласуется с показаниями новейших историков:

Для компрометации перебежчика в зарубежной печати через возможности ОГПУ удалось опубликовать ряд статей, в которых ставилась под сомнение искренность поступка Опперпута. В них, в частности, высказывались предположения, что его бегство специально организовано советской контрразведкой для дискредитации монархического подполья в СССР. Это очень запутало и без того сложную и противоречивую ситуацию [257].

Если принять, что оба варианта были действительно общего, «рижского» происхождения, то чем объяснить, что рижское Сегодня уступило Последним Новостям «первенство» в публикации? Заметка была для газеты Милюкова сильным оружием в борьбе с «монархическим лагерем» в целом, как теперь оказывалось, насквозь изъеденным язвой провокации, и с П. Б. Струве в частности, уклонявшимся в Возрождении от обсуждения тайной деятельности этого лагеря в СССР. Но как объяснить индивидуальные различия двух вариантов заметки? Был ли «прототекст» ближе к публикации в Сегодня и по каким-то причинам смягчен в Париже — или (что кажется более вероятным), наоборот, подвергся усилению «демонических» нот при помещении в рижской газете? Почему именно в Сегодня проявилась тенденция к сгущению «инфернальных» черт в Опперпуте и кому именно это было так необходимо? Нам кажется, что пусть неполный и гипотетический, но ответ на эти вопросы нащупать можно.