Клаус Хольцманн - Россия. Снова эксперимент

Здесь хотелось бы отметить одну важную деталь, относящуюся к сфере психологии. В Советском Союзе во все времена эмиграция, как в единичном, так и в массовом масштабе, приравнивалась к предательству. Не изжиты эти предрассудки и в российском обществе. В западном обществе эмиграция считается нормальным явлением, в массовом порядке потоки людей мигрируют из одной страны в другую без всяких ограничений. Многие со временем возвращаются назад, тоже не встречая препятствий. А теперь посмотрим, как к этому относятся китайцы. «Примечательно, что эмиграция из Китая никогда не считалась в китайском обществе изменой Родине. И подавляющее число китайцев на чужбине сохраняет чувство сыновнего долга перед Родиной и обязанности помогать своему срединному государству вне зависимости от личных политических и идеологических симпатий и чувств в отношении действующей на материке бюрократии» [19, стр. 151]. И далее там же: «Серьезные инвестиции в серьезные проекты модернизации промышленности сделали соотечественники из Гонконга и Макао, Тайваня, а также этнические китайцы — не граждане КНР из Сингапура, стран Юго-Восточной Азии и Запада».

Китаю очень повезло со своей диаспорой, природная активность китайцев оказалась востребованной за рубежом, множество из них именно в диаспоре добились больших успехов в ведении бизнеса. Так, «…этнические китайцы (ху-ацяо) контролируют 50 % частного капитала на Филиппинах, 70 % — в Индонезии, 80 % — в Таиланде и Малайзии, а Сингапур — это вообще часть большого Китая» [19, стр. 217]. Так что Китай в своей экономической политике в полной мере сумел реализовать позитивный опыт своей диаспоры. Руководство страны не погнушалось советоваться с той частью успешных бизнесменов, которая осела в странах с совершенно чуждой идеологией, и даже с тайваньскими предпринимателями, несмотря на то, что Тайвань всегда был антиподом коммунистического Китая. России не повезло так крупно со своей диаспорой, успешная часть которой оказалась на несколько порядков ниже. Да и как стали бы российские реформаторы с ними советоваться, ибо «мы сами, дескать, с усами». Завлабы ориентировались лишь на громкие имена гарвардских специалистов, совершенно не знакомых с российскими условиями.

Еще одно сравнение, увы, не в пользу России, читаем на стр. 166 [19]: «Примечательно, что в России частный сектор получил свои капиталы даром, под предполагаемую эффективность, и пока в большинстве случаев успешно продемонстрировал лишь способность их проедать. В Китае же частный сектор получил почти все свои капиталы под обязательство доказать свою эффективность отработкой кредита, получаемого под процент. Это, помимо прочего, включило механизм отбора предпринимателей: те, кто сумели эффективно распорядиться кредитом, пошли в гору, а те, кто не сумел это сделать — выпали из хозяйствующих рядов, наказанные экономикой».

Что касается кредитования предпринимателей в России, то «…российские банки дают российским предпринимателям только очень дорогие и очень краткосрочные кредиты, на которые серьезный проект поднять нельзя (для этого нужны так называемые «длинные» деньги. — К. X.). И страховые компании в России не страхуют ответственность ни ссудозаемщика, ни ссудополучателя от великих рисков провала красивых на бумаге «бизнес-планов». Какие уж тут могут быть вложения капитала в натуральные стоимости производственных мощностей на далекую перспективу, тут могут быть только денежные спекуляции с мгновенным результатом» [19, стр. 211].

Инвестиции в китайскую экономику не ограничились вложениями этнических китайцев. «Вслед за китайскими эмигрантами за прибылью от дешевизны рабочей силы, низких требований по экологии, близости сырья и умеренности затрат на строительство в Китай потянулся основной, не эмигрантский иностранный капитал» [19, стр. 152]. И вложения иностранного капитала в коммунистический Китай намного превышают оные в экономику «капиталистической» России. «За 20 лет Китай затянул к себе почти 500 миллиардов долларов иностранного капитала, в то время как примерно такой же объем капитала ушел из России за 10 лет» [19, стр. 349].

Что касается бегства капитала из страны, то китайцы и здесь оказались предусмотрительными. «Бегство инвестированного в Китай капитала исключено. Иностранный инвестор, вложивший в производство деньги, машины, оборудование, технологии, возврат капитала и прибыль может иметь только в виде произведенного товара. Причем по закону о предприятиях с участием иностранного капитала 70 % товаров должны обязательно вывозиться из Китая и только 30 % можно продать за взятки (к сожалению, коррупция прочно въелась и в китайские бюрократические структуры. — К. X.) на внутреннем китайском рынке. Таким образом, за рубеж отправляется в основном возобновляемый ресурс овеществленного труда нынешнего поколения китайских рабочих, а факторы стоимости производства — производственный капитал, возмещение его убыли от амортизации и накопление — остаются в Китае» [19, стр. 164]. Такого же рода меры приняты и в финансовой системе. «Приветствуется неограниченный ввоз валюты в Китай, а вывоз валюты за границу частными физическими и юридическими лицами затруднен многоступенчатой процедурой разрешений и строго контролируется банками и таможней» [там же, стр. 163].

Следует упомянуть еще об одном факторе, который способствовал сохранению ресурсов для последующего развития экономики в Китае. Китай не дал себя втянуть в процесс гонки вооружений, захвативший великие державы. Заняв позицию пассивной стороны в этом процессе, китайцы смогли привлечь сбереженные ресурсы на программу модернизации экономики. А преувеличенный страх в мире перед китайской военной мощью был рожден умелой дезинформацией со стороны китайских властей. В то самое время безумная гонка вооружений в Советском Союзе окончательно добила его экономику.

Каковы же успехи китайских реформ? По сравнению с их началом в 1978 году валовый внутренний продукт (ВВП) страны вырос в 6 раз, производительность труда — в 3,5 раза. Крупные предприятия в большинстве своем остались в руках государства. «Сейчас (речь идет о 2004 годе. — К. X.) на долю госсектора приходится 14 % всех промышленных предприятий, но производится на них 28,5 % продукции страны, а занято на них две трети всех рабочих и служащих страны. Количество частных предприятий — 78 % от зарегистрированных в промышленном реестре, но производится в нем только 15,5 % продукции. Таким образом, госсектор остается становым хребтом китайской экономики» [118]. Китай прочно занял свою нишу в международной торговле. Такие виды китайской продукции, как текстиль, обувь и электронные игрушки наводнили мировой рынок. Экспорт Китая вырос с 10 до 150 миллиардов долларов в год. «Столетия великий народ не мог выйти из нищеты и голода. И вдруг с 1978 года китайская экономика обнаружила в себе такой гигантский потенциал развития, о существовании которого никто не подозревал. Это стало возможным в результате реформ, которые начал и строго контролировал Дэн Сяо Пин» [118].