Вениамин Додин - Повести, рассказы, публицистика

И вот теперь, после большевистского переворота 1917 года и после гибели России, евреи, «как взбесившиеся звери, набросились скопом на беззащитных, да еще и ни в чем не повинных колонистов!». Старики из руссин пытались объяснить совершенно непонятную им жестокость евреев «изначальной… подлостью их иудской натуры»! «По их же писанию, — говорили руссины, — известно, с какой изощренностью вырезали они в библейские времена жителей захваченных ими городов, с каким остервенением разрушали их, как до последнего младенца вырубали население соседних провинций!..» «…И только когда на них находилась сила, когда и их резали победители, они становились тихими. И мирно жили среди других народов. Но только лишь под страхом Большой Дубины и под угрозой расправы! Именно так существовали они тысячи лет. А теперь, за немецкие же деньги разрушив Россию и захватив власть, они снова, как в древности, распоясались…» И «они еще понатворят дел, если за них как следует не возьмутся и не отобьют охоту грешить…».

Так, такими словами, все записывал и записывал Мартин в свои «бумаги» разговоры со стариками руссинами. И возможно, и эти их откровения возымели свое действие. Но так или иначе, все, что он испытал, чему стал свидетелем в своем обозном «походе» за два моря, что пережил у Одессы и в самом Нойборне, — все это глубоко задело его душу и пробудило в ней доселе дремавшее национальное достоинство. Тем не менее он не испытал никакого злорадства, наблюдая изощренную мерзость каннибальского погрома соседних — вокруг Нойборна — еврейских местечек славными конниками армии Буденного. Они опрометью убегали от преследовавших их поляков. Теряли зарубленными польскими кавалеристами сотни тысяч своих товарищей. И, как полагалось во все времена все на той же Руси, вымещали свой позор и злость на местечковом еврействе. На глазах Мартина удиравшие на восток казаки комдива Апанасенки успели дочиста ограбить, повально изнасиловать женщин и почти полностью вырубить мужское население старых, битком наполненных «жидовских клоповников»…

Мартин был потрясен увиденным…

Тем не менее он не отступился от своей затеи поведать миру о жестокости комиссаров–евреев. И твердо решил: он обязан, он должен во что бы то ни стало выбраться из большевистского зверинца к себе в Европу. И там рассказать немцам — гражданам Австрии, Германии, Швейцарии и других стран, где они живут, о том, что вытворяют с немецкими колонистами их еврейские соседи. Как все это удастся ему сделать, он еще не знал. Как из совдепии переберется на Запад, он не имел представления. К кому он там обратится — тоже. Но все уверял и уверял себя, что сумеет выполнить задуманное.

Пока что он помогал своему будущему тестю. Отремонтировал всю технику, что, по военному времени, отстаивалась по машинным сараям. Устроил водопровод. Перебрал черепицу. Поставил и отладил водяную мельницу. Переложил печи. Все это было непросто делать однорукому инвалиду…

…В начале июня 1920 года Марта и Мартин поженились. Воспользовавшись возвращением домой польских войск, гнавших красных аж до Киева, они добрались с ними до Варшавы. Потом была Вена. Наконец, Линц.

Все пережитое Мартином в его с Отто Кринке «восточном походе» ни на мгновение не оставляло его и в родном Линце. Он не успокаивался, страшные видения не только не стирались временем и спокойным величием окружавших его родных гор, но все ярче проступали сквозь, казалось бы, примиряющую дымку расстояния во времени…

И с обращением к людям было сложно. Репортеры австрийских газет, досыта понасообщавших миру за годы войны об ужасах ее, разговаривать с ним не хотели. Книгу написать и издать ее? С изданием просто — деньги выложь, и все. Но с написанием… Какой из него, необразованного и однорукого, писатель?!

…Как–то, за завтраком, развернул свежую газету — он редко в них заглядывал, а тут вот развернул. И сразу обратил внимание на подпись под одной из статей: «Адольф Гитлер». Сперва он не подумал, что это может быть тот, что когда–то гонял с ним мяч, а потом оказался товарищем по войне, — земляк. Но что–то подсказало: тот! Именно тот!.. Шел март 1921 года. Мартин вернулся к газете — еще не осмеливаясь «лезть со своими проблемами к занятым людям». Он был очень стеснительным человеком — этот инвалид с «глазами всех святых». Но вот, в который раз проглядывая страницы, он вычитал, что этот Адольф Гитлер — возможно, тот самый — еще и… ее редактор! А тут сосед, советчик, Кальтенбруннер–мальчишка:

— С парнем этим повидайся обязательно! — И Мартин послушался Эрнеста.

…Детали их встречи неизвестны мне. Мне о них он ничего не рассказал. На пути из Сибири в Москву — о чем ниже — он только проговорился, брюзжа: «Все поминавшееся нами тогда, на той встрече, было вовсе уж не для ваших ушей… Понятно вам?»

Это ведь именно тогда, в мартовский вечер 1921 года, прозвонил по нас колокол! Но мы, конечно же, не услышали его. Услыхали лет так через двадцать. Только поздно было…

Я был потрясен рассказом Карла. Но мне предстояло узнать еще более поразительные факты.

— В 1933 году народ, казалось бы, пришибленный Версалем и навсегда сброшенный с игрового поля Европы, свободным голосованием избирает Гитлера своим вождем! И тот начинает произносить воинственные речи. Организует потрясающие воображение парады. Возглавляет феерические ночные факельные шествия. И идеей освобождения народа от кровопийц–евреев превращает «пришибленных» немцев в стальную пружину! Что оставалось «добрым» его соседям? Да не мешать ему. И — не дай Бог — не спугнуть его ненужными шумами и телодвижениями в его стремлении разрешить еврейскую проблему. Что деду–то оставалось делать — военному руководителю маленькой страны, которую во всей этой «игре» просто не заметили? Ждать у моря погоды? Или, преданному жирующей Европой, оказаться вдруг в гордом одиночестве в уже начавшейся новой мировой войне и, следовательно, остаться один на один со Сталиным и разделить судьбу евреев, которых Европа уже выдавала спецслужбам немцев? Незадолго до того солиднейшие банки мира, в большинстве тоже еврейские, почуяв безвыходность своих единокровных братьев, организовали в германии и в зонах ее оккупации беспримерную по подлости аферу «приема и сохранения» их ценностей, имущества и вкладов, спасаемых преследуемыми людьми от экспроприации! Дождались в безопасности нейтральных стран и за океаном конца войны и… кончины самих вкладчиков. Удовлетворенно понаблюдали за нюрнбергским спектаклем, где не менее виновные в гибели банковской клиентуры победители играли комедию суда над побежденными дураками, выполнившими за них всю грязную работу «очищения» от евреев. В том числе от тех из них, кто потребовал бы возвращения денег.