Вячеслав Рыбаков - Резьба по Идеалу

Последним исторически значимым всплеском обобществляющих мечтаний суждено было оказаться учению Маркса. Последней же исторически значимой попыткой «преодолеть человека», создать вместо себялюбивой корыстной обезьяны нечто принципиально новое, грандиозное и прекрасное, способное «возлюбить дальнего», было ницшеанство — с известными последствиями. Вскоре после этого непреодолимый экономический тренд перемолол в Европе все утопии подобного рода.

Боюсь увлечься и наговорить лишнего, но невозможно отделаться от подозрения, что вся лихорадочная активность, все мрачноватое исступление европейской цивилизации, и уж подавно все эти «Страх и трепет», «Бог умер», «Закат Европы» и «Восстание масс», сменяющие друг друга под аккомпанемент нескончаемого «Полёта Валькирий» в версии фильма Копполы «Апокалипсис сегодня», — лишь следствие цивилизационной фрустрации, вызванной тем, что в течение веков, как ни бейся, грёзы культуры всё более расходились с сермяжной прозой экономики и обусловленными ею простыми вожделениями производителей и потребителей. А в двадцатом веке свинья реальности наконец сожрала дочиста все жёлуди мечты. Когда такое происходит в личной жизни, человек, как правило, хлопает себя по лбу и восклицает: «Да что ж это я дурью маюсь! Какие там ещё идеалы, какие утопии! Ведь это же я — лучше всех! Причём не только в будущем, а уже здесь и сейчас. И вообще всегда…»

Однако мечта, вполне уже обретшая жутковатые конкретно-организационные характеристики, не умирала в течение многих веков. Будучи вместе со всей европейской культурой трансплантирована в Россию, где, тоже по совершенно объективным географическим и историческим причинам, доминировало государственное регулирование, общинное сознание и идеал гармоничного общежития в религиозном единомыслии и экономическом единстве, именно она на новой, куда более благоприятной, нежели европейская, почве породила грандиозную и чудовищную попытку угнаться за исстари бродившим по Европе призраком и заставить его служить людям.

Зададимся на первый взгляд диковатым, но донельзя актуальным вопросом. Почему в Утопии завскладами не воруют, а в Городе Солнца медики, ответственные за подбор сексуальных партнёров, не утопают в подарках и подношениях?

В отличие от азиатских империй, средиземноморская цивилизация со времён самой архаичной античности и до относительно недавней эпохи становления национальных государств практически не сталкивалась с проблемами развитого, разветвлённого, живущего своей весьма особой жизнью управленческого аппарата. Все возникавшие за несколько тысячелетий властные, что называется, вертикали в основном сводились либо к немногочисленным выборным должностям полисов с их совершенно незначительным низовым техническим персоналом, либо к горсткам вольноотпущенников при римских императорах, либо к относительной вольнице феодальных иерархий, обслуживаемых не более чем челядью. Все эти вертикали строились либо на личной ответственности перед избравшими управленца членами его общины, либо на всякого рода персональных клятвах верности, личной преданности вассала сюзерену, личной зависимости мелких чиновников от крупного, поставленного у власти верховным владыкой тоже на чисто персональной основе.

Может быть, именно поэтому европейские авторы идеальных моделей общественного и государственного устройства столь единодушно и столь безбоязненно вверяли целым сонмищам управленцев дотошную, мелочную, каждодневную регламентацию общественной и частной жизни.

Если присмотреться более пристально ко внутреннему устройству миров Платона, Мора и Кампанеллы, то поражают прежде всего сугубая зарегулированность их моделей и, соответственно, постоянные ссылки на тех, кто это регулирование призван был осуществлять.

Платон то и дело поминает «стражей». У Томаса Мора это некие «сифогранты» и «траниборы». Кампанелла не мучил неологизмами ни себя, ни читателя, но едва ли не в каждой его фразе упоминаются «начальники и начальницы», «должностные лица», а то и просто «маститые старцы со старухами».

Для вящей пользы народа и государства все в утопиях происходит не хаотично, не самопроизвольно и не само собой, но под чутким руководством всеведущих и вездесущих силовиков и аппаратчиков.

У Платона это прежде всего — идеологический контроль. И хотя великий грек, говоря о тех, кто будет воплощать в жизнь нововведения, направленные на организацию идеального порядка, частенько говорит своим собеседникам по диалогу просто «мы», понятно, что реальное осуществление предлагаемых действий возложить будет не на кого, кроме как на стражей — или на ещё более высокое, уже над самими стражами главенствующее руководство.

«Мы уговорим воспитательниц и матерей рассказывать детям лишь признанные мифы…».

«…Поэтов надо заставить не отклоняться от этого в своём творчестве».

«Мы заставим поэтов утверждать, что… Пусть и не пытаются у нас внушить юношам убеждение, будто…».

Второе главное занятие стражей — сортировка человеческого материала.

«Даже в их детские годы, предлагая им занятия, надо наблюдать, в чём кто из них бывает особенно забывчив и поддаётся обману».

«…Мы подберём людей, здравых телом и духом, и воспитаем их на возвышенных знаниях и усиленных упражнениях…».

«…Лучшие мужчины должны большей частью соединяться с лучшими женщинами, а худшие, напротив, с самыми худшими и… потомство лучших мужчин и женщин следует воспитывать, а потомство худших — нет, раз наше небольшое стадо должно быть самым отборным. Но что это так делается, никто не должен знать, кроме самих правителей, чтобы не вносить ни малейшего разлада в отряд стражей. …Надо будет установить законом какие-то празднества, на которых мы будем сводить вместе девушек и юношей, достигших брачного возраста… и заказать нашим поэтам песнопения, подходящие для заключаемых браков. …А жеребьёвку надо, я думаю, подстроить как-нибудь так, чтобы при каждом заключении брака человек из числа негодных винил бы во всём судьбу, а не правителей».

«Всё рождающееся потомство сразу же поступает в распоряжение особо для этого поставленных должностных лиц…».

«Нельзя также позволить нашим воспитанникам быть взяточниками и корыстолюбцами. …Нельзя, чтобы они слушали, как воспевается, что „всех ублажают дары — и богов и царей величайших“».

«…Всех, кому в городе больше десяти лет, они отошлют в деревню, а остальных детей, оградив их от воздействия современных нравов, свойственных родителям, воспитают на свой лад, в тех законах, которые мы разобрали раньше. Таким-то вот образом всего легче и скорее установится тот государственный строй, о котором мы говорили, государство расцветёт, а народ, у которого оно возникнет, для себя извлечёт великую пользу».