Вячеслав Рыбаков - Резьба по Идеалу

И потому последующее неприятие Стругацкими советской и российской действительности, из которой вроде бы должно было вырасти обетованное светлое будущее — да почему-то никак не вырастало, уже все это начинали видеть, — воспринималось совсем иначе, чем исполненные ненависти и тяги к простому разрушению выклики записных диссидентов. Схватка Стругацких с неприглядной реальностью была облагорожена и легитимизирована подспудной верой их читателей в то, что уж братья-то точно знают: именно вот это, и ещё вон то преграждает нам путь в рай на земле. Ведь они уже прошли этим путём и выучили на нём каждый поворот, каждый мост и каждый брод. Они имеют право оттуда, из света говорить: это бревно надо убрать, а то не пройти. Этот мост надо починить, а то не дойти.

А съёживаться авторитет Стругацких стал тогда, когда силу начало набирать поколение, не пропитавшееся сызмальства стремлением к светлому будущему. Ни к посюстороннему, ни к потустороннему… Ни к какому.

…В последние годы мы с Борисом Натановичем всё больше спорили. И мне сейчас так больно ещё и потому, что, как всегда выясняется в такой момент, самые главные слова оказались не сказаны, самые главные доводы не приведены и самые главные отпеты не услышаны.

Но, может, не всё потеряно?

В конце концов, известно, что в промежутке между смертью на кресте и воскресением Христос спускался в ад и проповедовал там. И вывел оттуда души ветхозаветных праведников, а заодно вообще всех тех, кто уже посмертно, страдая во тьме кромешной, уверовал в Слово его. Ведь эти люди оказались в аду не по своей вине, а по объективным, как говорится, причинам: потому, что жили и умерли до того, как Сын Человеческий родился в мире сём и подарил жившим при нём и после него людям шанс на спасение. Умершие до Рождества Христова были такого шанса изначально лишены не по собственному неверию, не по собственным грехам, но по никак не зависевшим от их воли обстоятельствам.

Может, это был не единовременный акт, не стартовый, как теперь принято выражаться, пакет — но прецедент. И тех, кто словно бы инстинктивно, словно бы по собственной природе своей живёт и действует так, что, носи они на груди крест, их можно было бы причислить к лучшим из христиан, к добродеям, прозорливцам, подвижникам и мученикам, если в силу исторических условий у них не сложилось с прижизненным воцерковлением, всегда с тех давних пор за руку выводит в рай лично Христос.

Может, я ещё сподоблюсь — разумеется, только если мне когда-нибудь посчастливится пройти тем же путём — увидеть их с братом, сидящих на старой армейской плащ-палатке, небрежно расстеленной под эдемским сикомором; конечно, как и здесь, на пару райских ярусов выше меня, но всё же так, что слышно будет. Может, мы ещё доспорим.

Хотя, наверное, там и спорить не понадобится.

Там всё будет так ясно…

Декабрь 2012

На днях российские телезрители посмотрели по вполне вроде бы государственническому каналу шумно разрекламированный и богато снятый сериал «Родина», скалькированный с американского прототипа «Homeland». Скалькирован он прилежно, многие реплики воспроизведены дословно и картинки — одна к одной, я специально пересмотрел исходник. У них первая серия кончается стоящим, глядя на Капитолий, Броуди — и у нас стоящим, глядя на Кремль, Брагиным… И так далее.

Но с самого начала просмотра «Родины» меня не покидало ощущение полной неестественности происходящего. С «Хоумлэндом» такого не было и в помине.

Хочется разобраться, почему.

Не буду своим дилетантским рылом углубляться в искусствоведение. Снято неплохо, добротно. И актёры замечательные (а дочка Брагина просто потрясающая) — что бы там ни говорили, будто эти лица примелькались и потому на них по определению противно смотреть. Хотя, признаюсь, порой мне было этих актёров по-человечески жалко: бедненькие, мол, как же они стараются сыграть то, что сыграть невозможно и потому, хоть пуп развяжи, достоверность не вытанцовывается. Ну, скажем, когда главные персонажи вынуждены изображать бурную вспышку прорвавшейся страсти после того, как паровоз посмотрел на них, как на Анну Каренину, да и покатил себе дальше по своим по-настоящему важным делам. Стройматериалы нужны народному хозяйству, топливо, щебень… Как говорил Урбанский в фильме «Коммунист»: людям хлеб нужен, хлеб! А эти позёры пусть на мосту друг с друга кофты рвут.

Но ладно. Где один скажет: плохая проза, там непременно найдётся другой, который скажет: хорошая проза. А гут фальшь какая-то неизбывная, глубинная, нутряная, ни в малейшей степени не зависящая от ровной или неровной художественной поверхности.

Начнём-ка с названия.

Американцы не дураки и не зря назвали свой сериал «Homeland». Ведь есть же у них в английском языке и слово «motherland» — материнская земля, что как раз и будет Родина, и слово «fatherland» — отцовская земля, что как раз будет Отечество, Отчизна… Но вот «homeland» — это домашняя земля. Земля, где твой дом.

Вроде бы тоже вполне по-человечески, но этот термин тащит за собой совершенно иной шлейф ассоциаций. Скажем, у англичан во времена империи был «Home Fleet», то бишь как бы «домашний флот». А на самом деле — флот метрополии, то есть тот, в зоне ответственности которого находилась морская акватория собственно Британских островов. А недомашние флоты были рассредоточены по морским базам многочисленных колоний и ответственны за оборону не британского хоумлэнда, а его заокеанских владений, а также за проведение «дипломатии канонерок», за карательные обстрелы непокорных туземных берегов и всё такое прочее.

Хоумлэнд — это база, с которой американцы разлетаются править миром и куда время от времени, ненадолго, после тяжких трудов по совершению на всех материках предательств и убийств возвращаются, чтобы, судя по их сериалу, передохнуть, потрахаться с супругами и поиграть с детьми. И уж на этой базе всё должно быть безмятежно, безопасно, человечно, честно и в полном порядке. И совершенно недопустимо и отвратительно, когда на базе творится что-то неэтичное, не товарищеское, мешающее героям наслаждаться законным отпуском.

Вот о чём американский фильм.

Уже одно это делает всякую попытку перенести его драмы на нашу почву противоестественными. У нас Родина — это место, про которое говорят: где родился, там и пригодился.

У американцев Броуди попал в плен в Ираке. У нас Брагин — вроде бы в Чечне. Не стану сейчас отвлекаться на сопоставление предысторий этих двух конфликтов (захватнической войны американцев и ельцинского кровавого головотяпства), но уже одно то, что конфликт ЗА ПРЕДЕЛАМИ США поставлен на одну доску, уравнён с конфликтом ВНУТРИ России, делает главную посылку отечественного фильма абсолютно лицемерной. Своя правда поднявшегося против иностранной агрессии террориста, его частичная моральная правота, так убедительно показанная и затем старательно дезавуированная в американском фильме, у нас с ходу если не обнуляется, то уж всяко изрядно усыхает.