Вячеслав Рыбаков - Резьба по Идеалу

В аннотации на обложке книги говорится:

«Прозаик Елена Чижова, лауреат „Русского Букера“, не боится острых тем. Новый роман Елены Чижовой написан в жанре антиутопии, обращённой в прошлое: в Великую Отечественную войну немецкие войска дошли до Урала. Граница прошла по Уральскому хребту: на Востоке — СССР, на Западе — оккупированная немцами Россия».

Гм…

Тема не только не острая — она скорее уже заезженная. Кто только не упражнялся за последние годы насчёт альтернативных историй страшной войны. Первым, сколько мне известно, по Уралу провёл границу между оккупированной зоной и остатком бывшей страны один из лучших фантастов постсоветской России Андрей Лазарчук в романе «Иное небо». Было это более четверти века назад.

Ну да ладно. В конце концов, дочитав на с. 9 до фразы «Это в Европе принято говорить правду. У нас иные традиции», книгу Чижовой можно было бы вовсе отложить, старательно воздерживаясь от комментариев. Тем более не главному же персонажу, да ещё сугубо отрицательному, осмыслять и оценивать мастерство именитой литературной дамы.

Но вот о Китае и китаистах я имею право сделать несколько замечаний. Более того — полагаю своим священным долгом и своей почётной обязанностью. Как бы кого-то не коробила эта совковая формулировка.

Возвращаясь мыслями к годам учёбы, главный герой одними и теми же словами несколько раз вспоминает, как «зубрил иероглифы». Больше ничто в его памяти не задержалось. Довольно унылая, далёкая от всякой увлечённости своей будущей профессией картина, но дело-то ещё в том, что иероглифы вообще не зубрят. Как можно зубрить картинки? Зубрят склонения, спряжения… Но их-то как раз в китайском и нет. Иероглифы поначалу буквально перерисовывают, их учатся писать, их запоминают, на них оттачивают каллиграфию… Зубрить иероглифы невозможно. Автор просто не представляет, о чём пишет.

О современном Китае китаист Чижовой знает только то, что глупые китайцы под руководством своей дремучей компартии погубили воробьёв. Всё.

Зато он время от времени гадает по «И цзину», то бишь по «Книге перемен». Какой же китаист без «Книги перемен»?

Это, кстати, опять-таки не открытие Чижовой. Какого-то там фантаста Лазарчука крупная писательница, разумеется, вообще мелко видела, но вот про «Человека в высоком замке» Филипа Дика не могла не знать хотя бы понаслышке. Это уже не фантастика, это классика. Это едва ли не первый в мировой литературе громко прозвучавший роман, в котором описана победа Герман ни и Японии во Второй мировой. В котором описана оккупация США странами оси. Роман вышел в 1962 году. Там бесперечь гадают по «Книге перемен». Но там это почему-то работает на сюжет, на атмосферу, на характер персонажа, там автор не просто опрощает источник…

Берём «Китаиста», с. 76.

«Девчонки гадали на счастье и несчастье. Радовались, когда выпадала гексаграмма „сянь“ — три нижние линии символизируют молодого мужчину, три верхние — молодую женщину: все вместе значит „встречу мужа с женой“».

Берём канонический, великий комментированный перевод Ю.К. Щуцкого «Китайская классическая „Книга перемен“». Он до сих пор считается лучшим в мире. Издание первое (но тоже, увы, посмертное, ибо блистательный востоковед был репрессирован в 1938-ом) — 1960 год. То, которым я сейчас пользуюсь, — 1993-й.

С. 243. «№ 31. Сянь. Сочетание (Взаимодействие). Свершение; благоприятна стойкость. Брать жену — к счастью».

С. 367. «…Здесь самое существенное — синтез. Это исходная точка для всей практической деятельности. Поэтому …гексаграмма называется „Взаимодействие“ и может быть также переведена нашим словом „Брак“… Интерпретация данной (31-й) гексаграммы как брака объясняется ещё и следующим.

Дело в том, что составляющие её триграммы, если рассмотреть их со стороны символики триграммы в семье, символизируют младшую дочь и младшего сына. Здесь сочетается младшая дочь одной семьи и младший сын другой семьи. Это брак. Он должен быть плодотворным и ненарушенным. Поэтому в тексте здесь мы встречаем:

Взаимодействие.

Свершение.

Благоприятна стойкость.

Брать жену — к счастью».

Сравнили?

То есть как минимум имеем важнейшее утверждение о том, что для всякого конструктивного объединения и взаимодействия необходима стойкость всех объединяющихся (в браке — в том числе), плюс гадательное предписание о том, что при соблюдении этого условия в данный момент жизни взять жену окажется к счастью. Для сюжетной лёгкости можно, конечно, подменить все это девчачьим предвкушением: мол, скоро встречусь с суженым. Но… В общем, переписано на троечку. Автор явно не заморачивался китайскими сложностями.

«Китаист», с. 192.

«Выпала редкая гексаграмма. № 50. Ключевые слова: устойчивость позиций, жертвенник, священное место».

Щуцкий.

С. 244. «№ 50. Дин. Жертвенник. Изначальное свершение. Счастье».

С. 414. «…Образу динамичной смены противопоставляется здесь нечто статичное. Треножный жертвенник — вот образ данной ситуации. Его три ноги гарантируют устойчивость… Жертвенник появляется как орудие переплавки, как тот тигель, в котором плавится металл. Образно это выражено в том, что внизу мы имеем триграмму Сюнь, которая символизирует дерево, понимаемое как топливо, а наверху мы имеем триграмму Ли, которая обозначает огонь, возникающий из этого топлива. Здесь показано действие огня на подогреваемый им тигель, и внутри тигля в расплавленном металле проявляется действие огня как жар. В этой переплавке намечаются дальнейшие и новые пути развития всех ситуаций.

Жертвенник.

Изначальное счастье.

Свершение».

Сравнили?

В данном случае в «Китаисте» две трети того, что автор назвала ключевыми словами — отсебятина. Но вряд ли Елена Семёновна не сумела правильно списать. Я не хочу и не смею оскорблять подобным подозрением эту интеллигентнейшую женщину. Просто ей захотелось — и она без зазрения совести подменила китайский текст собственным. Чижова ведь лучше древних китайцев знает, что написано в «И цзине». Недаром после нарочито вдавленного ею в пятидесятую гексаграмму «священного места» одна из героинь романа спрашивает главного героя: «Кирха, что ли?» «Священное место» понадобилось Чижовой единственно для очередной демонстрации тупости русских туземцев.

И так далее…

Боже упаси, я вовсе не ставлю себе задачей ни за что, ни про что обрушить на беззащитного читателя всю странную, тёмную мудрость «И цзина». Я лишь по мере сил стараюсь, чтобы уважаемая Елена Семёновна не обрушила на него СВОЮ мудрость, ВЫДАВАЯ её за «И цзин». С древнекитайскими текстами баловаться — всё равно что совать пальцы в розетку. Только шарахнет не по пальцам, а по мозгам. На всю жизнь можно остаться в убеждении, что мы гут куда как разумнее первобытных творцов китайской зауми. Подумаешь — сянь… Сянь да сунь, мол, и я могу, а вот пусть «мурку» сбацает… Но ведь человек, которого приучили полагать себя умней всех, теряет шанс умнеть и навсегда остаётся дураком. И в дураках.