Сергей Буркин - Что случилось с Россией

С переходом к нэпу на советскую власть легла обязанность не только управления страною «в общем и целом», но и экономическое воздействие на конкретное производство - мелкотоварное в деревне, крупное - по мере восстановления и пуска заводов в городе. По мере усложнения государственнoro хозяйства и расширения управляемых территорий каждому исполкому губернских, городских и т.п. советов потребовался рост численности управленческих кадров. Вокруг каждого исполкома для контроля за практическим исполнением его решений быстро начал складываться так называемый «аппарат» сотрудников. Постепенно подобные «аппараты» появились на всех уровнях управления вокруг не только советского, но и партийного, профсоюзного и др. руководства.

Во главе каждого органа управления по-прежнему стоял политически проверенный партийный начальник (нередко бывший командир красной армии, герой гражданской войны). Учится систематически, сесть за парту, ему мешал «авторитет», но упорство и ответственность за порученный участок правления заставляли овладевать основами специальности путем самообразования. В его знаниях оставалось немало пробелов - тут-то и выручал аппарат.

«Разбухание» аппарата породило постоянный рост потребности в кадрах служащих, который покрывался выходцами из двух разных прослоек интеллигенции: во-первых, пролетарской т.е. высоко квалифицированных рабочих и выпускников рабфаков; во-вторых, остатков потомственной интеллигенции, т.е. детей бывших помещиков и буржуазии. Потеряв свои поместья, помещики перестали быть помещиками, а фабриканты и банкиры, потеряв свою собственность, перестали быть буржуазией, но некоторая их часть, несмотря на ожесточение военного времени, осталась в живых. И сами они, и их подрастающие дети были лишены избирательных прав, их не принимали в вузы. Не смотря на такую дискриминацию дети «лишенцев» были грамотнее выходцев из пролетарской интеллигенции; лучше них справлялись с управленческими обязанностями; дорожа обретенной «чистой» работой, тщательно скрывая свою ненависть к советской власти.

Так на обочинах советского государства оконтурилась едва возникшая, но быстро растущая прослойка «аппаратчиков».

Аппаратчики, не будучи работниками промышленных (или строительных, транспортных и т.п.) предприятий, в депутаты советов попасть никак не могли, но, помогая исполкомам готовить и контролировать принятые решения, «аппаратчики» имели возможность влиять на решения своих исполкомов. (На первых парах давление аппаратчиков на исполкомы ограничивалось улучшением материального положения служащих - «совслужащих», как тогда говорили, если хотели отделить аппаратчиков от служащих частного сектора) Быстро растущая прослойка служащих в управлении Советской России формально не участвовала, но фактически могла воздействовать на развитие событий в пределах возможностей аппаратчиков.

А возможности такие имелись, и это крайне возмущало незабвенного Павку Корчагина.

По мере восстановления народного хозяйства Советской Россией численность служащих, как в частом (нэпманском), так и государственном секторах быстро росла, при чем аппаратчики составляли лишь не большую его часть. По социальному происхождению они относились к пролетарской интеллигенции, постепенно вливались в партию большевиков, продолжающую нести потери в ходе не оконченной гражданской войны.

Остальная, гораздо большая часть служащих, складывавшаяся из рядов всякого рода «бывших», была «грамотнее», исполнительнее, прилежнее аппаратчиков. В рядах «бывших» чаще обнаруживались первоклассные талантливые специалисты избранного дела, да и общий культурный уровень потомственной интеллигенции был выше, чем у аппаратчиков. Представители обеих прослоек интеллигенции не могли не общаться друг с другом; при этом пролетарская интеллигенция сознавала, что отстает от интеллигенции потомственной по уровню общего культурного развития, так что многие аппаратчики в повседневной жизни старались во всем подражать выходцам из прослоек «бывших».

Наиболее непримиримым идеологам коммунизма подражание аппаратчиков быту «бывших» сословий казалось (и действительно было) опасным для революции. Еще в 1922 году поэт Маяковский бил тревогу по поводу восстановления «мещанского» быта среди коммунистов:

«... вылезло из-за спины РСФСР,

мурло мещанина».

И далее:

«Опутали революцию обывательщины нити.

Страшнее Врангеля обывательский быт.

Скорее

головы канарейкам сверните –

чтоб коммунизм

канарейками не был побит!»

Однако подобные призывы экстремистов большинство большевистских руководителей, во главе с Лениным, не приняли всерьез, тем более, что по мере осуществления нэпа экономическая конъюнктура в стране улучшалась, и отношение большевиков к потомственной интеллигенции (из бывших) смягчилось. Интеллигенция же пролетарского происхождения все более подпадала под влияние последней.

Таким образом интеллигенция на деле доказала свою полезность и необходимость в государстве рабочих и крестьян. То и дело наталкиваясь на всевозможные формы дискриминации, с сожалением теряя при каждой «чистке» свою работу, интеллигенция времен нэпа сумела просуществовать это время под «диктатурою пролетариата».

На этой базе большевики смело приступили к строительству нового общества, совершенно не подозревая, что опасность грозит им с самой неожиданной стороны.

3.

В зто время вокруг Ленина собрались чрезвычайно одаренные, гениальные единомышленники. Не случайно именно их Ленин собрал вокруг себя, не случайно прощал им любые ошибки вплоть до прямой измены порою, полагая, видимо, что гениям и это позволено. Каждый из этих ленинцев был яркой личностью, каждый был не только политиком-практиком, но и самобытным философом и социологом, каждый имел свои собственные взгляды на любой момент общественной жизни, имел самостоятельно выработанные, оригинальные представления о путях построения и деталях конструкции нового, будущего общества. Поэтому не только официальные заседания и митинги, но и дружеские встречи в часы досуга были у них заполнены политическими дискуссиями, в ходе которых никто ни с кем ни в чем не был полностью согласен, что, нисколько не мешало им, впрочем, уважать и ценить друг друга.

Положение значительно осложнилось в связи с болезнью и смертью Ленина. Занимая годами руководящие партийно-государственные посты, большинство этих ленинцев изрядно «забронзовели», привыкли пользоваться авторитетом, почувствовали вкус власти. К тому же каждый из них был искренне убежден, что именно он один знает единственное правильное направление дальнейшей политики. Вот эта потенциальная способность каждого из гениальных ленинцев возглавить революцию при полной убежденности каждого из них в своей правоте - в конечном счете и погубили революцию.