Николай Злобин - Киселёв vs Zlobin. Битва за глубоко личное

К слову, участвуя в политических дискуссиях в США, я тоже часто оказываюсь в меньшинстве. Но у меня и задача другая — бросить интеллектуальный вызов элите, этому уверенному большинству, заставить увидеть иную точку зрения, принять сам факт ее существования, а то и допустить, что она-то как раз и верна. Или по крайней мере усомниться в собственной правоте, в правоте большинства. Ведь абсолютная уверенность в собственной правоте часто ведет к катастрофическим ошибкам. Как историк, могу сказать, что еще ни разу большинство само не находило правильный вариант ответа на тот или иной политический или социальный вызов. Он, как правило, рождался среди меньшинства. Этим и сильны все развитые демократии — уважением мнения меньшинства. И этим слабы диктатуры и тирании, воспринимающие мнение меньшинства как предательство общих интересов, измену и подрыв устоев… Иисус Христос вел за собой меньшинство, а, скажем, Каиафа или Понтий Пилат принадлежали к подавляющему, «правильному», как тогда многим казалось, большинству, были убеждены, что отстаивают интересы и стабильность государства, защищают его духовные скрепы и традиции от «поругания». Но в истории человечества не было силы, оказавшей на цивилизацию большее воздействие, чем эта когда-то совсем небольшая и яростно преследуемая группа, которая положила начало христианству, полностью изменившему ход мирового развития.

Как часто после крушения империи, политической доктрины или еще недавно влиятельнейшего движения звучат рассуждения о том, что, мол, надо было попробовать сделать то, что предлагала та или иная группа, послушать тех или иных людей, а не ставить на них тавро государственных преступников или подрывателей основ. Как много в истории случаев, когда упертость большинства и нежелание услышать меньшинство — иногда и правда микроскопическое — приводили к величайшим геополитическим катастрофам и трагедиям. История СССР — еще один пример того же явления.

Конечно, я далек от того, чтобы считать какое бы то ни было меньшинство обладателем монополии на истину. У каждого меньшинства, как правило, есть свои специфические интересы и нужды, которые не близки другим. Но правда в том, что любое большинство складывается из комбинации меньшинств, объединившихся по какому-то поводу. Образованные и необразованные, богатые и не очень, молодые и пожилые, женщины и мужчины, горожане и жители села, либералы и консерваторы, курящие и некурящие, верующие и атеисты, родители и бездетные, семейные и одинокие, любители оперы и фанаты тяжелого рока, толстые и худые, западники и почвенники, здоровые и инвалиды, офисные работники и промышленные рабочие, левши и правши, слепые и зрячие… И так до бесконечности. Мы все одновременно входим во множество меньшинств, даже не замечая этого. И наши права невозможно ни уважать, ни защищать, ни гарантировать, если не гарантировать права каждому из меньшинств, в которые входит любой из нас. Другими словами, не существует абстрактного большинства, а есть меньшинства, которые сошлись на той или иной общей основе. Уже завтра они — эти меньшинства — могут оказаться по разные стороны баррикад. Поэтому, во‐первых, лично я не боюсь быть в меньшинстве по каким-то политическим вопросам, а во‐вторых, отлично понимаю, что нынешнее большинство, каким бы мощным оно ни выглядело, может легко и быстро рассыпаться. Новое же большинство сложится в совсем другом составе и на совсем другой основе, а те, кто сегодня считал себя законодателями массовых политических мод и идейных трендов, завтра рискуют сами оказаться в меньшинстве. Тогда они тоже будут вынуждены ратовать за права политических меньшинств.

Интересно, что Россия, так не терпящая любого политически несогласного меньшинства внутри своих границ, сегодня во внешней политике частенько выступает в меньшинстве, а иногда и в одиночку — что само по себе не может не внушать уважения. А Соединенные Штаты Америки, которые политически, законодательно, экономически и даже психологически построены на принципе недопущения во внутренних делах чьей-либо монополии, во внешней политике делают все, чтобы эту монополию сохранить. Конечно, внешняя политика представляет собой воплощение формализованного и структурированного государственного эгоизма, обычно скрываемого за трудноопределяемым словосочетанием «национальные интересы», а сама система международных отношений по природе своей далека от демократии, равноправия и единых стандартов. Но отсутствие равноценного вызова, баланса, если хотите — «адвокатов дьявола» сильно мешает России во внутренней политике, а Америке — во внешней.

Большинство всегда уверено в своей правоте и минимально склонно признавать ошибки. Монополист, как правило, не в состоянии поменять собственный курс, даже очевидно неверный, начать что-то заново, с нуля. А между тем возможность начать заново, развернуть неудачное политическое решение или тренд — важный фактор выживания любого государства. Отсутствие такой возможности всегда ведет к тяжелым, иногда трагическим последствиям. Зрелые демократии отличаются от других политических систем, конечно, не тем, что они гарантируют райскую жизнь или вечное материальное благополучие, не делают ошибок или глупостей. Ошибок и глупостей и там полно. Отличие в том, что в развитой демократии изначально заложен механизм их исправления в виде сменяемости власти. Именно поэтому сильная оппозиция, разделение властей и регулярная сменяемость власти крайне важны для государства. Только новая власть может начать что-то заново, старая же, как правило, не может себе это позволить. Весь исторический опыт человечества свидетельствует о том, что на определенном этапе главной целью «засидевшейся» у власти элиты становится политическое выживание в ущерб развитию страны.

Спору нет, Россия и Америка обречены на необходимость вырабатывать модель взаимного сосуществования. Очевидно, что эти две страны никуда не денутся ни с географической, ни с политической, ни с ядерной карты мира, а их противостояние вредит и им, и всем остальным соседям по планете. На мой взгляд, проблема отчасти заключается в том, что Америка может себе позволить находиться в этом конфликте гораздо дольше, чем Россия. Противостояние с Россией — сравнительно малозатратная для Соединенных Штатов вещь, в каких-то аспектах даже прибыльная. А для России плохие отношения с Америкой — а значит, и со всем Западом — сильнейшее осложнение как для собственного внутреннего развития, так и для эффективного проведения внешнеполитической линии, однако Россия всячески демонстрирует, что тоже не готова пойти на деэскалацию отношений с Западом путем изменений или уступок. Американо-российское противостояние никак нельзя назвать равноправным. Притом замечу, что это отнюдь не основное направление внешней политики США. В последние пару лет вся американская политика на российском направлении свелась, по сути, к санкционной активности. Честно сказать, я бы перестал уже использовать слово «санкции» или его синонимы, а всерьез говорил бы о новом универсальном типе современной американской внешней политики — который, кстати, касается не только России. Более того, эта санкционная мода вовсе не является исключительно американской новинкой, она все больше и больше захватывает мир, вытесняя традиционную дипломатию. Отчасти это ответ на экономическую глобализацию, которая медленно, но верно буквально растворяет национальные экономики, а отчасти — пассивно-агрессивная реакция всего мирового политического класса, который сильно опоздал с выработкой правил нового миропорядка и оказался в интеллектуальном тупике.