Александр Севастьянов - Диктатура интеллигенции против утопии среднего класса

Гуманитарным характером отличался, хотя и не в такой степени, Пажеский корпус. Отметим, что только в нем художественный перевод был предметом изучения.

Что касается двух других корпусов, они, преобразованные из, по существу, технических училищ со смешанным социальным составом, приобретя сословный характер, сохранили узкоспециальное назначение и направление. В особенности это относится к МШКК, где, кроме спецпредметов, преподавались лишь рисунок и фехтование. Таков был порядок, унаследованный от Морской академии. С 1765 г. были добавлены только танцы и иностранные языки, изучавшиеся раньше лишь факультативно. Несколько лучше было в АИШКК: здесь еще при Шувалове было введено изучение немецкого, положено начало библиотеке и музею, устроена типография. По проекту 1762 г. к спецпредметам был добавлен десяток общеобразовательных.

Особого внимания заслуживает образование, предполагавшееся в благородных пансионах. Судя по МБУП, оно было энциклопедическим. Помимо общеобразовательных предметов здесь преподавались философия, этика и "российский стиль". Обращает внимание набор изучаемых языков: немецкий, французский, английский, итальянский и русский, а также латынь либо греческий (по выбору). Эта языковая программа широко открывала двери в европейскую культуру.

Все же, до конца века ничего подобного СШКК по универсальности программы так и не было создано. Расширение программы МСГЛА (1775) вывело ее на качественно иной уровень, но не преодолело богословской специфики. Лишь отчасти приближались к СШКК по программе университеты, если иметь в виду предварительное гимназическое образование. Средние учебные заведения — гимназии, семинарии, училища — несмотря на гуманитарный, в целом, характер, также не идут в сравнение с "Рыцарской академией". Кроме того, подбор преподавателей в ней был наиболее тщательным.

Сказанное не означает, что, коль скоро такое заведение, как СЩКК было одно на всю Россию, удельный вес широкообразованного дворянства в массе интеллигенции того времени был невелик. Напротив, СШКК был не только лучшим, но и крупнейшим очагом просвещения. Его комплект в XVIII в. успел вырасти с 200 до 700 человек. За 70 лет функционирования, по нашим расчетам, через корпус прошло свыше 5500 дворян, что составляет более одной трети всего специально обученного за эти годы дворянства и свыше одной десятой всех лиц, вообще получивших за этот период относительно высокое образование. Был ли доступ в СШКК открыт дворянам всех состояний? Формально — да. Фактически, в корпус принимались только дети, предварительно обученные грамоте, что на деле было равнозначно денежному цензу. Кроме того, при поступлении проводился конкурс. Все это превращало корпус в учебное заведение для крупного и среднего дворянства.

Закончим краткий очерк истории сословной системы высшего и среднего образования в России XVIII в. следующим резюме.

В процесс формирования русской интеллигенции XVIII в. была вовлечена незначительная часть населения: дворянство, духовенство, разночинцы. Сословному дроблению этого контингента соответствовала сословная система образования, устанавливавшаяся по мере созревания "дворянской империи" и окончательно сложившаяся к 1770-м гг. Эта система обеспечила определенный качественный уровень за каждым из сословных отрядов формирующейся интеллигенции. Два фактора играли здесь наибольшую роль: разница в программах обучения и степень сословной замкнутости.

Дворянское образование отличалось от духовного универсальностью, выразившейся в светском характере программы и ее широте; от разночинского — также широтой и большей гума-нитарностью. (Напомним, что крупное дворянство могло обеспечить себе и квалифицированных домашних учителей, и учебу за границей). Другое специфическое отличие дворянской системы— строгая сословность, установившаяся в 1750-е гг. Можно выделить три наиболее важных периода становления этих особенностей: 1730 — 1750-е гг. — первые годы деятельности СШКК и создание дворянской системы обучения; 1760-е гг. — годы реформ программ обучения; 1780-е гг. — годы создания сети благородных училищ и пансионов. Каждая из этих ступеней была этапом, стимулировавшим дальнейший рост элитарной дворянской интеллигенции, отражавшим всевозрастающую степень зрелости господствующего сословия.

Духовное образование было наиболее распространенным и наименее сословным. Гуманитарное, далекое от задач практической жизни, оно было зачастую неплохой подготовкой для тех, кто переходил затем в разночинскую систему учебы.

Особое значение имела, конечно, латынь, изучавшаяся долго и тщательно, служившая прекрасной базой дальнейшего изучения языков. Вместе с тем, сугубо богословская направленность, схоластический метод обучения — все это сужало кругозор и сферу деятельности многих семинаристов и выпускников МСГЛА. Поэтому, говоря об этом численно значительном контингенте, нельзя забывать о его специфичности. Тенденция к "замыканию" семинарской образованности на церковный круг нашла свое яркое воплощение в реформе ректора Платона, когда расширение программы МСГЛА было проведено в параллель с закреплением исключительно сословного характера этого заведения (1775).

Образование разночинцев было и весьма утилитарным, и практически сословным. Производство разночинной интеллигенции было со стороны правительства актом необходимости, подчиненным задачам создания интеллигенции "Первого порядка", обслуживающей общество, государство в целом. (В отличие от интеллигенции "Второго порядка", обслуживающей в первую очередь интеллигенцию же.) Исключением были университеты, в меньшей степени — гимназии. В этом отчасти сказался правительственный просчет: университеты, предназначавшиеся главным образом для дворян, не имели у них популярности. В большинстве же своем образованные разночинцы — медики, учителя, представители художественных ремесел и т. п. — не имели широких познаний и не располагали таким интеллектуальным инструментарием, как образованные дворяне. <���…>

Сказанное позволяет сделать вывод: в XVIII в. сословное различие между интеллигентами — выпускниками высших и средних учебных заведений — являлось вместе с тем и качественным различием.

История интеллигенции — предмет, глубоко небезразличный всем гуманитариям. Поэтому в каждой новой публикации на эту тему, особенно монографического характера, хочется обнаружить свежий и глубокий взгляд на вещи, интересные, строго фактические данные. К сожалению, подобные ожидания не всегда оправдываются.