Александр Севастьянов - Диктатура интеллигенции против утопии среднего класса

Статья была написана I (14) октября 1917 г., за 24 дня до переворота, так что ее следует рассматривать как прямое руководство к действию. Октябрьское восстание подвело черту под периодом идиллических отношений интеллигенции и РСДРП и перевело из теории в практику проблему политической нейтрализации интеллигенции и ее эксплуатации победителями.

ШЕСТЬ с небольшим лет, что русской интеллигенции пришлось прожить при возглавляемой Лениным Советской власти, очень во многом изменили все стороны ее существования, ее сознания и положения в обществе. Но вот отношение к ней Ленина не изменилось вовсе.

Возьмем написанную в конце его жизни работу 1922 г. (проект тезисов о роли и задачах профсоюзов в условиях новой экономической политики). Она содержит материал для характерных выводов. Цитирую: "Одной из важнейших задач профсоюзов является выдвижение и подготовка администраторов из рабочих и трудящейся массы вообще. Если у нас имеются теперь десятки таких администраторов промышленности, вполне удовлетворительных, и сотни более или менее удовлетворительных, то в ближайшее время нам нужны сотни первых и тысячи вторых" [112].

Сразу приходит на ум такое соображение. В начале 1922 г. (проект закончен 4 января) речи о новом большом строительстве и расширении производства, сравнительно с 1913 г., не шло. Куда же делись те сотни и тысячи интеллигентов, на которых держалось раньше все управление хозяйством огромной страны?

Поскольку ответ на этот вопрос нам в общем-то ясен, то следующее соображение таково: метод, которым подыскивалась замена выбитым, вымершим, уехавшим и "залегшим на дно" интеллигентам, очень нам знаком. Это тот же метод, которым пользовался Ленин во внутрипартийной жизни, стремясь вытеснить из состава партии интеллигенцию старого закала, "буржуазную" интеллигенцию, которую он не любил и которой не доверял. Только теперь ее следовало вытеснить не из партии, а из жизни. Новая интеллигенция, плоть от плоти рабочих масс, должна была, по давней идее Ленина, быть свободна от множества традиционно интеллигентских недостатков и наделена специфическими достоинствами, "изначально и неотъемлемо" присущими пролетариату.

Я не случайно обратился сразу к статье 1922 г., минуя более ранние его высказывания советского периода. Я хочу подчеркнуть, что несмотря на то, что гражданская война закончилась, Советская власть утвердилась, и началась новая экономическая политика, — Ленин по-прежнему был убежден во враждебности сформированной до революции интеллигенции и в необходимости противостоять ей. При каждом удобном случае он напоминал аудитории, что эта интеллигенция опасна для пролетарского дела. Приведу несколько примеров из разных статей и выступлений. Вот Ленин в возмущении от "такого позора, что почти пять лет спустя после завоевания политической власти пролетариатом в ЕГО, пролетариата, государственных школах и университетах учат (вернее, развращают) молодежь старые буржуазные ученые старому буржуазному хламу" [113].

(О том, чем кончился — если бы кончился! — этот эпизод с натравливанием пролетариата на "старых буржуазных ученых" свидетельствуют слова, сказанные Лениным буквально через десять дней: "Я знаю, что пересол у нас имеется в смысле линии рабфаков и комячеек против профессоров… По отношению к этим профессорам, чужим, представителям не нашего класса, нужно взять линию поосторожнее" [114]. Как интеллигент Ленин сумел это: полностью отождествить себя с рабочим классом? Уму не постижимый феномен перерождения. В другом месте он обмолвится: "Чем скорее мы сами, рабочие и крестьяне…" [115]. Какой же он рабочий? Какой крестьянин?)

Или вот, разъясняя суть эмигрантского движения "Смена вех": "Враг говорит классовую правду, указывая на ту опасность, которая перед нами стоит. Враг стремится к тому, чтобы это стало неизбежным. Сменовеховцы выражают настроение тысяч и десятков тысяч всяких буржуев или советских служащих, участников нашей новой экономической политики. Это — основная и действительная опасность" [116]. А вот, в письме "О придании законодательных функций Госплану", как характеризует он этот самый Госплан: "Подавляющее большинство ученых, из которых, естественно, составляется Госплан, по неизбежности заражено буржуазными взглядами и буржуазными предрассудками" [117]. Почти теми же словами он годом раньше высказался о тех, кто работал над знаменитым "ГОЭЛРО": "Более 200 специалистов — почти все, без исключения, противники Советской власти — с интересом работали над этим" [118]. Или взять такое высказывание: "В 1917 году, после того, как мы захватили власть, государственный аппарат нас саботировал. Мы тогда очень испугались и попросили: «Пожалуйста, вернитесь к нам назад». И вот они вернулись, и это было нашим несчастьем" [119]. Чтобы избавить Россию от этого несчастья, считал Ленин, "основаны советские школы, рабочие факультеты, несколько сотен тысяч молодых людей учатся, учатся, может быть, слишком быстро, но, во всяком случае, работа началась, и я думаю, что эта работа принесет свои плоды. Если мы будем работать не слишком торопливо, то через несколько лет у нас будет масса молодых людей, способных в корне изменить наш аппарат " [120], (выделено мной — А.С. ).

Все приведенные ленинские выражения являются итоговыми, замыкают круг его размышлений. Вождь пролетариата тридцать лет кряду вел последовательную политику в отношении интеллигенции, и в конце жизни его суждения о ней имели тот же смысл, что и в те годы, когда еще только замышлялась РСДРП.

Однако, установив этот факт, вернемся в первые посреволюционные годы, в годы гражданской войны и военного коммунизма, когда все идеи Ленина об интеллигенции предстали в самом ярком фазисе своего развития.

БОРЬБА, которую вели большевики за то, чтобы удержаться у власти, имела свою логику, и эта логика была неумолима. "Кто не с нами, тот против нас", — этот лозунг в те годы звучал в каждом лагере. Интеллигенции, как верно отмечал Ленин, с самого начала было не по пути с рабочим классом, цели и задачи большевиков ничего общего с ее интересами не имели. И именно поэтому, с самого начала твердо и решительно сделав выбор в пользу пролетариата, Ленин и его соратники не могли не пойти против интеллигенции .

Высказывания Ленина 1917–1921 гг. позволяют раскрыть этот тезис в самой мягкой и дипломатичной форме, не прибегая к многочисленным "людоедским" фактам, в которые теория вылилась на практике.

Эти четыре с небольшим года… Тема моего краткого эссе не позволяет здесь с подробностями рассказывать о том, как повела себя интеллигенция во время революции и гражданской войны. Написано об этом немало, картина складывается непростая [121]. Но смело можно утверждать, что ни идеология коммунизма, ни факт Октябрьского переворота, ни цели и методы Советской власти не встретили у интеллигенции в целом ни сочувствия, ни тем более, энтузиазма. Вряд ли удивление Ленина было искренним, когда 14 декабря 1917 г. он говорил по этому поводу: "Почему же эти самые критикующие ученые специалисты прячутся? При всех решениях Совета они нам заявляют, что согласны с нами, но лишь принципиально. Это система буржуазной интеллигенции, всех соглашателей, которые своим постоянным согласием в принципе и несогласием на практике все губят. Если вы умудрены во всех делах и опытны, почему же вы нам не помогаете, почему на нашем трудном пути мы от вас ничего, кроме саботажа, не встречаем?" [122].