Александр Севастьянов - Диктатура интеллигенции против утопии среднего класса

Но об этом — в другом месте. А пока уместно задаться вопросом: а кем же (в социальном смысле) считал Ленин не марксистскую интеллигенцию, а непосредственно Маркса и Энгельса? К какой социальной категории относил самого себя?

Прямого ответа на последний вопрос мы нигде не найдем. Похоже, Ленин ни разу в жизни не признался письменно в том, что он интеллигент. Судя по массе ироничных, пренебрежительных и оскорбительных высказываний в адрес интеллигенции, он этого факта попросту стеснялся. Хотя, вдумываясь в содержание, которое Ленин вкладывал в термин "интеллигенция", можно предположить, что он все-таки должен был включать в эту группу и себя. В России, как известно, традиционно выделялось два подхода к определению интеллигенции. Один подход, назовем его "формально-социологическим", вслед за Владимиром Далем называл интеллигенцией "разумную, образованную, умственно развитую часть жителей", автоматически включая сюда всех лиц умственного труда. Другой подход, "идейно-этический", вслед за идеологами народничества выдвигал на первый план различные неформальные признаки духовного порядка. Ленин, насмерть бившийся с народниками по всем направлениям, естественно, придерживался первого подхода. Он, например, как мы помним, мог написать: "…образованные люди, вообще «интеллигенция»". Глубоких теоретических разысканий Ленин по данному вопросу не вел, и его скупые реплики тем ценнее как свидетельства, по которым можно судить, какое содержание термина "интеллигенция" он считал естественным, само собою разумеющимся. Самая пространная и вместе характерная такая реплика — примечание к тексту К. Каутского, к обширнейшей цитате, приведенной Лениным в книге "Шаг вперед, два шага назад" (1904): "Я перевожу словом интеллигент, интеллигенция немецкие выражения Literat, Literatentum, обнимающие не только литераторов, а всех образованных людей, представителей свободных профессий вообще, представителей умственного труда (brain workers, как говорят англичане) в отличие от представителей физического труда" [100]. В этой же книге Ленин подчеркнул и то качество, которое он, вслед за тем же Каутским, считал для интеллигенции основным, "стратегическим", и, как сказали бы сегодня, судьбоносным: "Никто не решится отрицать, что интеллигенция как особый слой современных капиталистических обществ, характеризуется, в общем и целом, именно индивидуализмом и неспособностью к дисциплине и организации…, в этом, между прочим, состоит невыгодное отличие этого слоя от пролетариата; в этом заключается одно из объяснений интеллигентской дряблости и неустойчивости" [101]. Вот где были для Ленина суть и корень всего.

В СВЕТЕ всех приведенных цитат поражает признание из "Что делать?". Поражает не каким-то откровением, нет, оно излагает всем хорошо известные факты, а тем, что вновь заставляет задуматься о неразрешимом противоречии в ленинской концепции интеллигенции. Читаем: "Учение… социализма выросло из тех философских, исторических, экономических теорий, которые разрабатывались образованными представителями имущих классов, интеллигенцией. Основатели современного научного социализма Маркс и Энгельс, принадлежали и сами, по своему социальному положению, к буржуазной интеллигенции. Точно так же и в России теоретическое учение социал-демократии возникло совершенно независимо от стихийного роста рабочего движения, возникло как естественный и неизбежный результат развития мысли у революционно-социалистической интеллигенции" [102].

Огромная материальная сила социалистического учения не раз была засвидетельствована XX веком. Без нее рабочий класс не совершил бы ни одного из исторических переворотов, ибо сам по себе, как писал в том же абцазе Ленин, "своими собственными силами рабочий класс в состоянии выработать лишь сознание тред-юнионистское" . Что же заставило "буржуазную" интеллигенцию, насквозь "индивидуалистическую", которая "ищет только того, кто ее прокормит" и всегда готова "продавать свой революционный и оппозиционный пыл за казенное жалование", что же, повторю, заставило ее ковать могучее оружие, с помощью которого было разбито вдребезги не только здание монархии, а затем и буржуазной демократии, но и собственное ее, интеллигенции, благополучие? Неужели только угроза пролетаризации, которая все равно сбылась при социализме?

По-видимому, Ленин никогда не задавал себе подобного вопроса. Ибо ответ на него потребовал бы значительного углубления в сущность интеллигенции, изучения иных ее качеств и свойств, нежели те, которые так охотно подчеркивал этот гениальный тактик. Подобный роскоши интеллигент, создавший пролетарскую партию, позволить себе не мог. Поэтому отношение его к интеллигенции, несмотря на все ее заслуги в области социалистической теории, по-прежнему определялось практическими задачами и не претерпело изменений.

Но вернемся к истории воззрений Ленина на русскую интеллигенцию.

СОБЫТИЯ первой русской революции и последующей реакции показали: Ленин был прав, подозревая еще в 1902 г., что интеллигенции в целом действительно не по пути с социал-демократией, с революционным пролетариатом, что у нее иные задачи . Интеллигенция, в своем большинстве, оказалась в только что организованной партии кадетов, из РСДРП начался ее массовый отток. Ленина эти обстоятельства скорее обрадовали, нежели огорчили: сбывался его прогноз. Отмечая в статье "На прямую дорогу" "бегство интеллигенции от партии" и переход ввиду этого ответственной работы в руки передовых рабочих, он заканчивал статью словами: "Труден только первый шаг, и он уже сделан. На прямую дорогу руководства рабочих масс передовыми «интеллигентами» из самих же рабочих партия уже вступила" [103].

Ленин и до этих событий любил порассуждать об "интеллигентской хлюпкости", о "дряблом хныканьи интеллигента" (см. "Шаг вперед, два шага назад"). В 1905–1909 гг. он с удвоенным сарказмом пишет о "не помнящих родства интеллигентах", о "полумещанской", "ренегатствующей" интеллигенции, которая "всегда стоит во главе всевозможных дрязг" и обладает "искренним тупоумием". В статье о Толстом (1908) он со смаком живописует русского интеллигента как "истасканного, истеричного хлюпика", который, "публично бия себя в грудь, говорит: «Я скверный, я гадкий, но я занимаюсь нравственным самоусовершенствованием»…"

Ленин не случайно позволяет себе такую несдержанность в выражениях. Терять стало нечего, вернее, некого. Размежевание в обществе прошло глубоко и безвозвратно. Революция 1905-7 гг. многих интеллигентов отрезвила, заставила задуматься, отбросить красивые иллюзии и заново определить свое место в политической структуре русской жизни. Тот же Ленин очень живо и, на мой взгляд, верно описал эту ситуацию: "Погодите, придет опять 1905 год. Вот как смотрят рабочие. Для них этот год борьбы дал образец того, что делать. Для интеллигенции и регенатствующего мещанства, это — «сумасшедший год», это образец того, чего не делать" [104].