Сергей Медведев - Парк Крымского периода. Хроники третьего срока

Старинный ганзейский Дорпат, имперский Юрьев, университетский Дерпт, где преподавали Тарле и Лотман, встретил меня серой, бесснежной европейской зимой. В субботний день улицы и кафе были полупусты, на жилых домах висели рядом эстонские и украинские флаги. Тартуский художественный музей расположился на Ратушной площади, где стоит знаменитая скульптура целующихся студентов, в так называемом «кривом доме» — покосившемся здании конца XVIII века, принадлежавшем когда-то вдове Барклая де Толли. Выставка по размеру очень мала, занимает всего три комнаты этого скромного городского дома.

Посетителей встречает искусственная пальма — работа Иоанны Райковской под названием «Привет с Иерусалимских аллей». Художница поставила эту пальму в Варшаве, на пересечении улиц Иерусалимские аллеи и Новый Свет, этим наивным приветом с почтовой открытки обозначая трагическую пустоту, образовавшуюся после истребления варшавских евреев, составлявших треть довоенного населения города. Прохожие, приходя в популярную пешеходную зону, типа нашего Арбата, неожиданно обнаруживают весьма неудобное послание из прошлого, вырывающее их из контекста шопинга и туризма.

Тема туризма продолжается в следующем зале, где два эстонских художника под псевдонимом Джон Смит изобразили скучающих путешественников в автомобиле. Они подъезжают к поросшему лесом холму, где стоят голливудские белые буквы HOLOCAUST. Шокирующее сближение Холокоста с Голливудом напоминает нам о том, что наша память о трагедии стала предметом рутины, объектом массовой культуры, растиражированной надписью с глянцевых постеров. Эта работа — ответ как циникам, которые говорят, что «евреи спекулируют на теме Холокоста» (как часто доводится это слышать — и в Европе, и в России!), так и коммерческим проектам типа фильма Стивена Спилберга «Список Шиндлера», где из трагедии Холокоста была сделана слащавая голливудская история со счастливым концом.

Тот же шокирующий прием использован в фотографии польского нонконформиста Збигнева Либеры «Резиденты», на которой группа смеющихся здоровых молодых людей кутается в одеяла за колючей проволокой, реконструируя знаменитое фото освобождения Освенцима в январе 1945 года (Либера прославился еще и тем, что однажды собрал модель концлагеря из стандартных деталей конструктора «Лего»). Что это: пародия на освобождение Освенцима или, наоборот, как предположил историк Холокоста Стивен Файнштайн, возможность зрителю поставить себя, сегодняшнего, сытого и смеющегося, на место этих заключенных, понять, что детали геноцида разбросаны вокруг нас и достаточно просто их собрать?

Но самое сильное впечатление производят две работы классика современного польского искусства Артура Жмиевского, которые были изъяты из экспозиции после скандала в СМИ, но легко находятся в интернете. На первом видео «80064» сам художник в роли татуировщика предлагает обновить наколку с лагерным номером 92-летнему узнику Освенцима, и тот после долгих колебаний соглашается, попутно вспоминая о лагерном опыте. На втором видео, «Игра в пятнашки», группа обнаженных взрослых людей играет в салочки в странном полутемном помещении, которое оказывается газовой камерой, сначала вяло, затем все больше втягиваясь в игру, словно иллюстрируя своими мечущимися хрупкими телами «голую жизнь», о которой говорил итальянский философ Джорджо Агамбен: жизнь, лишенную прав, защиты, культуры, памяти, судорожно цепляющуюся за собственное существование.

Я не обнаружил на выставке ни юмора, ни цинизма, ни оскорбления памяти прошлого — всего того, о чем кричали с трибуны Госдумы и с экрана Первого канала. И не увидел там «оскорбительных карикатур», о которых говорили наши пропагандисты: под карикатурами, видимо, имелся в виду легендарный трехсотстраничный комикс «Маус» Арта Шпигельмана, рассказывающий о Холокосте через историю семейства мышей и получивший в свое время Пулитцеровскую премию: копии «Мауса» лежали на скамейках в залах выставки. Я нашел на выставке не смех, а боль — и попытку с этой болью разобраться. Это, собственно, и есть основная задача современного искусства, которое работает с болевыми точками массового сознания и служит разновидностью коллективной терапии.

Боль возникает в столкновении табуированного места действия (концлагерь, газовая камера) и физического тела зрителя, которое словно вырывается из привычного существования и помещается в экзистенциальный контекст, на грань жизни и смерти, памяти и забвения. Застарелая травма извлекается наружу, боль лечится болью, с трагедии соскребается патина официоза, ореол сакрального — и она актуализируется, переживается заново как физический опыт наблюдателя, заставляя его войти в кожу жертв Холокоста. Художники провоцируют зрителя, взрывают его фреймы, используют гротеск (смеющиеся люди за колючей проволокой, детская игра в газовой камере), чтобы вывести его из зоны комфорта, заставить его испытать не смех, но страдание. Они извлекают память о Холокосте из дальнего угла нашей души в зону активного осознания, переживания, боли, используют шок как последнее прибежище «голой жизни» перед лицом небытия.

В России сегодня такая выставка была бы просто немыслима: художники и кураторы прямым ходом угодили бы за решетку. Это свидетельство не особого русского благочестия, а свирепой (само)цензуры, симптом застарелой травмы, которая проявляет себя страхом перед прошлым. За лицемерной заботой о «памяти прошлого» и борьбой с «фальсификациями» стоит нежелание поднять, обсудить и изжить травматический опыт XX века. Весьма показательным является недавний отказ Верховного суда РФ рассекречивать архивы НКВД: суд признал законным отказ ФСБ в снятии грифа «секретно» с письма Николая Ежова 1937 года о «деле харбинцев», по которому были репрессированы тысячи русских эмигрантов из Китая. Это нарушает Указ Бориса Ельцина 1992 года, обязывающий ФСБ рассекречивать все материалы, касающиеся массовых репрессий, но на дворе у нас не 1992-й, а 2010-е…

Тем же страхом перед прошлым продиктовано недавнее закрытие музея истории репрессий «Пермь-36», основанного на месте бывшей исправительно- трудовой колонии, где в советское время отбывали наказание диссиденты, в том числе Владимир Буковский, Сергей Ковалев, Натан Щаранский. Между тем в Иркутске планируется строительство новой взлетно-посадочной полосы международного аэропорта, которое затронет мемориальное кладбище жертв террора в урочище Пивовариха, где в 1937–1938 годах сотрудники НКВД тайно закапывали тела расстрелянных: всего там могут покоиться останки до 20 тысяч человек. Это захоронение, еще в 1997 году официально объявленное памятником истории и культуры регионального значения, планируется разрушить, урезать или перенести, и новая ВПП аэропорта, печально известного своей статистикой авиакатастроф, может пойти буквально по костям жертв сталинизма, в самом прямом смысле закатывая в бетон нашу память о репрессиях.