Литературная Газета - Литературная Газета, 6626 (№ 51-52/2017)

Теги:Алексей Коровашко , Михаил Бахтин

Алексей Коровашко. Михаил Бахтин. – М.: Молодая гвардия, 2017. – 452 с ил. – (Жизнь замечательных людей). – 2 500 экз.

Роберт Музиль однажды сравнил свой роман «Человек без свойств» с каркасом, на котором развешаны гобелены текстов разной литературной фактуры. Как кажется, к аналогичной методологии прибег и литературовед Алексей Коровашко при составлении жизнеописания Михаила Бахтина.

Бахтин – уникальная фигура отечественного литературоведения. В истории русской литературы бывали случаи, когда на всю страну гремели имена критиков: Белинский, Добролюбов, Писарев... Но чтобы предметом общего почитания становился академический учёный! А дело обстояло именно так. И об этом свидетельствует автор биографии: «Выход «Проблем поэтики Достоевского» сразу же возвёл Бахтина в статус властителя массовых интеллигентских дум. Его книга стала не просто литературоведческим исследователем, восхваляемым узким кругом специалистов, а таким же элементом опознавательного набора высокодуховного шестидесятника, как, например, номер «Нового мира» с «Одним днём Ивана Денисовича», портрет Хемингуэя... магнитофонные записи Владимира Высоцкого».

Но это было потом, под занавес жизненной драмы. В начале этого пути мало что предвещало такой триумфальный финал.

Алексей Коровашко начинает своё повествование с той культурной гидропоники, на которой стало возможным произрастание такого редкого, экзотического цветка, как Бахтин. Сперва он вывешивает на каркас жизни будущего великого «полифониста» текстуру весёлого, радужного, игрового рисунка. Цитирует бурлескные стихи брата, впоследствии философа, а по молодости лет хулиганствующего поэта-ироника. Эта игровая эпоха начинается в Вильно, продолжается в Одессе и Петрограде, заканчивается в Невеле и Витебске. Не эти ли штудии пробудили в Мише Бахтине, младшем из круга «смехачей», интерес к смеховой культуре и поэтике «низа»?

Впрочем, и позднее в послереволюционном Ленинграде Бахтин не утрачивает интереса к маргинальным кругам культуры: сближается с сообществом формалистов, контактирует с обэриутами. В жёсткие с точки зрения идеологии десятилетия участие в такого рода посиделках не могло не остаться без внимания властей. И здесь, для описания процесса о «контрреволюционной» деятельности своего героя автор привлекает другие прозаические средства. Это стилистика литературы о репрессиях.

Знаменательным образом приговор о заключении теоретика был оглашён в тот же год, когда выходит его знаменитая работа о Достоевском. Согласно логике вещей Коровашко меняет острое перо бытописателя (Кустанай, а затем Саранск и Савёлово – это вам не Ялта) на размеренный монолог историка литературы. Впрочем, в большей степени этот тип художественной речи понадобится ему при описании обстоятельств поздних публикаций: монографии о диалогизме прозы Достоевского и книги о Рабле.

Особое место в книге занимают разделы, посвящённые перипетиям, связанным с защитой диссертации Бахтина и её мытарствам в структурах ВАКа (Высшей аттестационной комиссии) – кажется, единственной у нас организации, чья аббревиатура не менялась со дня её учреждения. Казалось бы, чем может заинтересовать читателя эта кулуарно-аппаратная история? Но автор биографии сумел сделать так, что этот эпизод из жизни научного сообщества, вернее, его закулисья, – читается как захватывающий детектив.

Интересна часть текста, посвящённая визиту в Саранск молодых филологов – С. Бочарова, Г. Гачева и В. Кожинова, сыгравших важную роль в судьбе патриарха.

В заслугу Коровашко можно поставить и то, что он стремится выткать полотно повествования свободно, не чувствуя сдерживающих вериг: ассоциативный принцип позволяет ему при случае легко уходить в седую античную древность и также органично обращаться во времена отдалённого от Бахтина будущего, поминая то Штирлица, то Юрия Мамлеева, то Лионеля Месси. Казалось бы, «творящий в таких масштабах, совершает слишком большие рейды» (Бродский), но в случае с жизнеописанием Бахтина такие вольности не раздражают. Возможно, это связано с личностью самого мыслителя, не терпевшего привычных, спущенных сверху рамок.

К концу книги невольно ожидаешь: когда же автор начнёт относиться к своему герою со священным поминальным почтением, когда на остове повествования появятся ризы агиографии. Но ничуть не бывало. Даже в заключительных разделах книги А. Коровашко далёк от какого бы то ни было подобострастия. В частности, он высказывает ряд возражений касательно бахтинской корреляции «верха» и низа», которая в своём продолжении способна привести нас к сближению добра и зла.

Словом, автору удалось рассказать нам подробную и увлекательную в деталях объективную историю жизни «великого и ужасного» Бахтина, за что ему честь и хвала. Побольше бы подобных биографий.

Насыщенность иной реальностью

Книжный ряд / Библиосфера / Книжный ряд

Теги:Владимир Пучков , Небесная флейта , или С небом сотовая связь

Владимир Пучков. Небесная флейта, или С небом сотовая связь: Стихи прежних лет. Владимир; Воронеж, 2017. – 104 с.

Из печати вышла новая (четвертая по счету) книга стихотворений поэта Владимира Пучкова – «Небесная флейта, или С небом сотовая связь». И составлена она довольно неожиданно.

Во-первых, это неожиданные стихи. Не тем, что поэт грешит новизной или оригинальностью. Нет, его слог вполне прост и классичен. Но это простота и классичность особого рода. И тут мы неожиданно видим исток пучковской музы:

Прислонюсь щекой к ледяному ветру,

Приоткрою форточку, словно вьюшку.

Телевышка торчит, как нелепый вертел,

Вместе с тучей, наколотой на верхушку.

Только это и видно в мое окошко,

Но и этого хватит, чтоб верить в Бога.

Даже если неба совсем немножко,

Все равно его бесконечно много!

То есть близость к Создателю – это и есть источник вдохновения поэта! А в этом союзе все оригинально и честно. Никаких высокопарных или неискренних слов.

Как вмерзает в полярную ночь «Седов»,

Так из белой тьмы рассыпных садов

Выплывает город, вмерзая в лед,

А точнее – в сотовый небосвод,

Чтобы мог дозвониться до тех высот,

Где его развеет или спасет.

И белейшим снегом прикрыта грязь,

Вот что значит – с небом прямая связь!

Творческую манеру Пучкова не спутаешь ни с чьей другой. Однако, если уж и проводить параллели и искать аналогии в истории отечественной поэзии, то я все-таки уверена, что, хотя автор и получил Гран-при Тютчевского поэтического конкурса, его начало – много ближе к нам по времени. Это – муза Мандельштама. Что же роднит этих поэтов?