Александр Севастьянов - Преступник номер один. Уинстон Черчилль перед судом Истории

Любопытно, что обостренная ненависть к белогвардейцам – особенно к офицерам и казакам – на поколения осталась в крови у евреев, вся советская пропаганда (литература, журналистика, кино) была под ее влиянием до самого конца, да и сейчас она порой прорывается на экраны, на страницы газет и книг, в Интернете…

Я полагаю, в свете всего вышесказанного, что пролитая большевистскими палачами русская кровушка – в значительной степени лежит на совести англичан.

Конечно, Черчилль предугадывал масштаб и последствия катастрофы, которой со всех точек зрения являлось установление красной диктатуры в России. В своих мемуарах он подыскивает для читателя отдельные тому причины, пытается находить частные вины. Ему было необходимо определиться в отношении главного носителя исторической ответственности. Например, так: «Тех чужеземных войск, какие вошли в Россию, было вполне достаточно, чтобы навлечь на союзников все те упреки, какие обычно предъявляли к интервенции, но недостаточно для того, чтобы сокрушить хрупкое здание советского режима». Или вот еще причины: «Несогласованная политика и противоречия между союзниками, недоверие американцев по отношению к японцам и личное нежелание президента Вильсона сделали то, что вмешательство союзников в дела России во время войны остановилось на таком пункте, на котором оно приносило наибольший вред, не получая никакой выгоды». Или вот еще важнейшая из причин – Европа попросту смертельно устала от «великой войны» и ей стало не до какой-то там России с ее кровавым безобразием. Именно поэтому «перемирие явилось смертельным приговором для русского национального дела. До тех пор, пока это дело было сплетено с мировой задачей, которую взялись разрешить 27 держав, воевавших с Германией, победа была обеспечена. Но когда великая война внезапно кончилась и победители поспешили к себе, чтобы заниматься собственными делами, и каждое правительство пало жертвой послевоенной усталости, то та волна, которая могла бы вынести русских далеко вперед, быстро отступила и оставила русских в одиночестве».

В этих объяснениях нет лжи, но нет и всей правды.

Между делом надо было снять любые подозрения с себя – как в неэффективности, так и в нецелесообразных расходах. Подчеркивая, что он действовал, «занимая подчиненное и в то же время очень ответственное положение», Черчилль с примерным цинизмом оправдывается перед британским читателем за произведенные траты, выдавая попутно истинный характер и масштаб помощи Белому движению, которая была на деле сравнительно невелика: «В Сибири наша роль была вообще незначительной, но Деникину мы оказали очень существенную поддержку. Мы дали ему средства для вооружения и снаряжения почти четверти миллиона людей. Стоимость этих средств исчислялась в 100 млн фунтов стерлингов, но эта цифра абсурдна. В действительности расходы, не считая военного снаряжения, не превышали и десятой доли этой суммы. Военное снаряжение, хотя и стоило дорого, составляло часть расходов великой войны; оно не могло быть продано, и учесть его точную стоимость невозможно. Если бы это снаряжение осталось у нас на руках до тех пор, пока оно не сгнило бы, мы бы только терпели лишние расходы по хранению…»

Что и говорить, весьма самокритичное признание, не требующее комментариев. Но Черчилль, разумеется, ни в чем не винит ни себя, ни свою страну. Он только не без основания считает, что «существовали такие элементы [помимо материальной помощи союзников и собственно белых армий, он перечисляет поляков, финнов, эстонцев, литовцев, латышей, отчасти румын, сербов и чехов], которые, если бы они действовали согласно, легко могли бы достигнуть успеха. Но среди них не было никакой согласованности, и это в силу полного отсутствия какой бы то ни было определенной и решительной политики среди победоносных союзников». Черчилль не без иронии подсказывает читателю, сочувствующему бессчетным русским жертвам красной диктатуры, что «ответственность за их судьбу падает на те могущественные и великие нации, которые в ореоле победы оставили свою задачу незаконченной». «Лишенные моральной поддержки в мировом масштабе и разделенные несоответствием в национальных стремлениях с пограничными государствами, с Польшей и с Румынией, русские националисты терпели поражение и погибали один за другим».

Но в конечном счете всю главную ответственность за проигрыш Гражданской войны и за триумф большевиков Черчилль возложил, конечно же… на самих белогвардейцев! Ни разу не побывав на фронтах «Гражданки», не быв свидетелем невероятного героизма и стойкости белых армий, он позволил себе в одном пассаже полностью обелить союзников (Англию в первую очередь) и очернить Белую армию:

«Мы, во всяком случае, можем сказать, что русские войска, лояльные по отношению к союзникам, не были оставлены без средств самообороны. Им дано было оружие, при помощи которого они могли бы безусловно добиться победы, если бы это были люди более высоких духовных качеств и если бы они лучше знали свое дело и свой народ… Не недостаток в материальных средствах, а отсутствие духа товарищества, силы воли и стойкости привело их к поражению. Храбрость и преданность делу горели в отдельных личностях; в жестокости никогда не было недостатка, но тех качеств, какие дают возможность десяткам тысяч людей, соединившись воедино, действовать для достижения одной общей цели, совершенно не было среди этих обломков царской империи. Железные отряды, действующие при Морстон-Муре, гренадеры, сопровождавшие Наполеона в его походе ста дней, краснорубашечники Гарибальди и чернорубашечники Муссолини были проникнуты совершенно различными моральными и умственными устремлениями… Но все они горели огнем. У русских же мы видим одни только искры».

Всем, кто когда-либо работал с архивами белых армий, изучал материалы, и особенно мемуары участников, ясно, что перед нами клевета чистой воды и ничего более. Понятно, что иначе отвести обвинения от своей страны и от себя лично в предательстве Белого дела Черчилль не мог. Пусть Бог его за это судит.

Впрочем, Черчилля не очень-то волновало, что о нем будут думать в далекой России. Что же до своих непосредственных читателей-англичан, то для них он посчитал достаточным оправдать всю свою российскую эпопею тем соображением, что в результате интервенции и помощи Колчаку и Деникину «большевики в продолжение всего 1919 года были поглощены этими столкновениями», а в результате «Финляндия, Эстония, Латвия, Литва и главным образом Польша, могли в течение 1919 года организовываться в цивилизованные государства и создать сильные патриотически настроенные армии». В итоге «санитарный кордон» по границе Советской России был создан – и это вполне приемлемый, оправданный результат всех трудов, затрат и жертв.