Юрий Поляков - Созидательный реванш. Сборник интервью

— А я вот смотрю на стихи Магомеда Ахмедова — они изначально написаны на аварском…

— Это же как раз прекрасно! Ахмедов при обсуждении «шел на равных» с одним национальным поэтом, но тот поэт пишет по-русски, а мы решили поощрить Ахмедова именно за национальный язык! А то, если посмотреть на «Большую книгу» или «Букера», складывается впечатление, что в России литература пишется только на русском языке. Это не так! У нас есть татарская, якутская литература. И эти авторы должны стоять на равных, не должны себя чувствовать «писателями второго сорта», иначе Российскую Федерацию постигнет судьба СССР! Так что у нас огромный резерв, огромный потенциал из национальных писателей, в отличие от «узников Букервальда», как я их называю. Не может не радовать и премиальный фонд — все первые получили по миллиону рублей, а молодые, например, по двести пятьдесят тысяч. А сумма тоже важна. Так, например, «Серебряного Дельвига» получил наш выдающийся германист Юрий Архипов, который перевел многие вещи Ремарка, Кафки. И он просто сказал, что теперь отложит мелкие заказы, которые приходилось брать, чтобы выжить, и сядет серьезно за серьезную книгу для ЖЗЛ о Ницше.

В конце минувшей недели одной из самых обсуждаемых тем стала примерная программа изучения литературы в средней школе, опубликованная Российской академией образования. Согласно документу, творчество ряда писателей-классиков — например, Куприна и Лескова — переходит в так называемый дополнительный список, а в основном появляются такие современные авторы, как Людмила Улицкая и Виктор Пелевин. Вопрос взволновал и Общественную палату, после дискуссии в которой ряд ее членов, а также участвовавшие в обсуждении писатели обратились в РАО и в Министерство образования и науки с настоятельной просьбой пересмотреть списки рекомендованной литературы. В чем острота вопроса — «Труду» рассказал один из «подписантов» Юрий Поляков.

— Чем вас не устраивают предлагаемые изменения?

— Прежде всего, меня не устраивает, что выпали из программы Лесков, Куприн, Рубцов, Вампилов. Кто пришел на освободившиеся скудные часы, отданные литературе? Пелевин с Улицкой, Василий Аксенов, Асар Эппель. Кто знает Асара Эппеля (прозаик, поэт, переводчик итальянской, англо-американской, немецкой, еврейской (идиш), польской литературы. — «Труд»)? Ну, я знаю, как главный редактор «Литературной газеты»… Но про большинство из вновь включаемых авторов совершенно невозможно сказать, будут ли их книги читать лет через десять-двадцать — они свою классичность еще не доказали. А еще важнее другое: все они тематически и мировоззренчески для молодого человека, чье гражданское, национальное, патриотическое, языковое сознание только формируется, не годятся. Например, «Generation P» Пелевина — проблемы, которые он там поднимает, включая расширение сознания при помощи наркотиков, — не те, которые надо навязывать школьникам. Жизнь и без того их навязывает, а мы еще литературой подстегиваем к ним интерес… Кстати, а куда девать обильный пелевинский матерок? Скандировать в классе хором? Для Улицкой одна из главных тем — метания человека, который собирается уезжать на историческую родину. Или проблема абортов. Или однополые браки — Улицкая целую серию книг на эту тему редактировала. Нам надо, чтобы в девятых-десятых классах молодые люди задумались о том, не пора ли «валить»? Наоборот, важно, чтобы молодые люди увидели свое место в России, задумались о том, что можно сделать для улучшения жизни здесь, на родине. Поймите, я не против Улицкой в принципе, хотя разве можно сравнить ее усредненный язык с богатством прозы Личутина или Конецкого! Разумеется, литература должна отражать жизнь и той части российского общества, которая сидит на чемоданах, но зачем мы навязываем эти муки самоидентификации школьнику? Мы хотим, чтобы в конце концов население страны свелось к обитателям московского Кремля?

— Если уж говорить об Улицкой, недавно она начала литературный проект, который можно назвать опытом написания народной истории первых послевоенных лет — как страна и конкретные люди залечивали страшные раны, нанесенные войной.

— Надо еще посмотреть, что из этого получится. Одно дело — показать, как страшным общенародным усилием преодолевались беды. Другое — их смакование, которое поставит под вопрос смысл Победы. У меня почти нет сомнения, что Улицкая изберет второй путь. Что, в Англии не голодали? У них продовольственные карточки отменили только к году пятьдесят третьему — пятьдесят четвертому, а у нас в сорок седьмом — сорок восьмом… Во Франции не голодали? В Германии не было нищеты? Все там было, и люди хранят историческую память, но не используют ее для деморализации сегодняшнего общества. А здесь цель именно такая. Особенно у писателей, связанных с западными фондами. Возьмем того же Аксенова. Известный прозаик, ярко начинал, хотя в последние десятилетия писал из рук вон плохо. Но ведь составители школьной программы возьмут не ранние рассказы или «Коллег». Уверен, они навяжут школьникам эмигрантские сочинения, насыщенные скепсисом ко всему советскому, а заодно и русскому, хотя именно его родители Советскую власть и устанавливали. Пусть школьники вне класса знакомятся и с этим, никто не запрещает. Но когда тихо выпадают писатели «русской темы», верные патриотическим традициям отечественной словесности, а на их место встают не самые лучшие авторы, для которых родина — предмет иронии, если не сарказма, — это странно! Я это воспринимаю как акцию по «перекодированию» общественного сознания. Кстати, очень напоминает тысяча девятьсот двадцатые годы, когда тоже из программ выбрасывали Пушкина, Достоевского и навязывали пролеткультовских графоманов и классово чутких борзописцев. Но все это продержалось только до конца двадцатых, потому что власть поняла: если поднимать страну, модернизировать ее, готовиться к неизбежной войне, то на стихах Демьяна Бедного о том, какие все в России уроды и идиоты, далеко не уедешь. Слава богу, быстро одумались. А мы на третьем десятке лет нашего капиталистического строительства продолжаем совершать ошибки, на исправление которых у большевиков ушло максимум десять лет. А ведь историческое время ускорилось. Теперешние двадцать лет — как тогдашние пятьдесят. Получается странная вещь: общее направление, о котором нам говорят президент и парламентарии, — это укрепление страны, возвращение здорового патриотизма (который в Америке возведен в культ) вместе со здоровым интернационализмом, сохранение национальной духовности. Но на среднем уровне власти мы видим вместо этого тихое впаривание молодежи деструктивной литературы. Еще беда в том, что в последние годы Министерством образования руководят представители технических наук, которые не понимают смысла гуманитарных предметов — того, что социально ответственный гражданин воспитывается прежде всего на уроках истории и литературы, а не на уроках математики. При всем уважении к этой замечательной науке.