Коллектив авторов - Острова утопии. Педагогическое и социальное проектирование послевоенной школы (1940—1980-е)

Публичная полемика с официальной точкой зрения была возможна только в «проблемных» статьях о воспитании, публиковавшихся на страницах популярных, но не специализированных изданий. Решались на нее очень немногие – например, известная писательница и журналистка Фрида Вигдорова:

Я не берусь утверждать, что «подростковый возраст» следует называть трагическим и что юности непременно свойственны самолюбование и самовлюбленность. Но я глубоко убеждена, что этот возраст действительно труден и что сказать так, как говорит курс педагогики, – значит заменить ответ барабанным боем.

Вузовская педагогика отворачивается от всего трудного, темного, что есть в практике воспитания. Если будущий историк педагогики станет судить о нашем времени по курсу педагогики в вузах, он решит, что все дети у нас хотели только одного: оптимально продвигаться вперед в своем развитии и с радостью слушать доклады «О культуре поведения» и «О вежливости» 860.

Тем не менее в советской художественной литературе даже в 1930-е и начале 1950-х изображение психологии подростка все же находило свое место. Проблемам ранней юности посвящены, например, повесть Р. Фраермана «Дикая собака динго» (1939), «подростковые» главы в романе В. Каверина «Два капитана» (1944), повести А. Рыбакова «Кортик» (1948), «Бронзовая птица» (1956) и цикл о Кроше 861. Повести Фраермана и Рыбакова и роман Каверина были экранизированы, роман Каверина – удостоен Сталинской премии. Таким образом, представления о юношеской психологии, нашедшие отражение в этих произведениях, были официально признаны допустимыми и максимально растиражированы.

Самые запоминающиеся подростки советской литературы и кино – юные герои, чей подвиг равнозначен вкладу взрослых советских граждан в общее дело победы коммунизма 862. Филолог Елена Маркасова обратила внимание на парадоксальное обстоятельство. В советском обществе, которое неустанно боролось с оппозиционными организациями, детям и подросткам неуклонно предлагались в качестве примеров для подражания персонажи, действовавшие в подполье, – от дореволюционных большевиков до бойцов антинацистского сопротивления на оккупированной территории («Молодая гвардия» А. Фадеева) 863. Собственно, уже повесть Гайдара «Тимур и его команда» основана на обыгрывании романтической конспирации как новой культурной традиции 864. На эту же традицию «работали» и переводные книги – например, популярный в советское время роман Э.Л. Войнич «Овод» (1897) о жизни итальянского революционера-подпольщика. Результатом воздействия этих произведений стали многочисленные «игры» в тайную организацию: они помогали подросткам стать на равных с миром взрослых и компенсировать отсутствие признания с их стороны – даже для осуществления социально-конформных задач.

Оборотной стороной раннего «взросления» и ориентации на модели взрослой борьбы была интерпретация подростковой активности представителями официальных органов (от инструкторов ВЛКСМ до следователей КГБ и прокуратуры) без малейшей скидки на возраст. Традиции описания подпольной борьбы в официальном советском дискурсе заставляли практически в каждой автономизирующей инициативе находить политическое содержание.

Отсутствие адекватной оценки деятельности юношей и девушек современниками во многом влияет и на современную историографическую ситуацию. В целом подростковые неофициальные группы описаны до сих пор как феномен либо политический, либо криминальный 865. Политизированный взгляд на них, характерный для дисциплинирующих и надзирающих инстанций, разделяли и бывшие участники самих групп, особенно те, кто серьезно пострадал за свои поступки, – арестованные участники организаций, признанных следствием и судом «антисоветскими» 866. Впрочем, те, кто потом стал «настоящими» инакомыслящими и был вновь и более жестоко репрессирован во взрослом возрасте, в своих мемуарах, как правило, достаточно иронически оценивали свои юношеские «подвиги» 867.

Лишь в 1990 – 2000-е издаются исследования, анализирующие неофициальные объединения советских школьников в сопоставлении их с другими формами общественной и культурной жизни послевоенной молодежи и не сосредоточенные на анализе только антитоталитарного протеста 868. Появлению этих работ способствовало расширение источниковедческой базы исследований за счет облегчения доступа к партийным и комсомольским архивам. Однако документы контролирующих и репрессивных органов до сих пор доступны историкам не в полном объеме. Ценнейший корпус источников – судебно-следственная документация по делам об антисоветской агитации и пропаганде, возбужденным в отношении несовершеннолетних, в настоящий момент охраняется третьим параграфом статьи 25 Федерального закона РФ «Об архивном деле» 869. Эти документы определяются как «содержащие сведения о личной и семейной тайне гражданина, его частной жизни, а также сведения, создающие угрозу для его безопасности» и закрыты для доступа на 75 лет со дня их создания.

Источники, привлеченные к нашему исследованию, неравнозначны по своей информативности. Если часть надзорных производств Прокуратуры СССР 870, а также документы КГБ 871позволяют достаточно подробно проследить историю некоторых групп, то о неофициальных объединениях, упоминаемых в информационных документах ЦК ВЛКСМ 872, зачастую не известно ничего, кроме факта их существования, – однако и в этом случае подобные подростковые группы определяются как нарушающие советские нормы.

Документы, отложившиеся в доступных нам архивах, дают чрезвычайно разное по степени подробности представление об этих компаниях в зависимости от их географической локализации. О группах, действовавших на территории прибалтийских республик в конце 1940-х – начале 1950-х годов, известно намного больше, чем обо всех остальных. Во-первых, это обусловлено доступностью оперативной документации КГБ, в других республиках бывшего СССР закрытой в ведомственных архивах организаций – наследниц органов госбезопасности. Во-вторых, и в архивах общесоюзных организаций (ЦК ВЛКСМ, Прокуратура СССР) отложилось больше документов о протестных выступлениях школьной молодежи Латвии, Литвы и Эстонии. На территории этих республик вплоть до середины 1950-х годов продолжалось вооруженное сопротивление советской власти. Молодежные политизированные группы почти автоматически попадали под подозрение властей в связях с «взрослым» политическим подпольем. Другой вопрос – справедливыми были эти подозрения или нет.

Хронологическое распределение материала тоже неоднородно. Более трети уголовных дел, возбужденных с 1953 по 1991 год в отношении школьников – участников неофициальных объединений, приходятся на 1956 – 1958 годы 873. Причины этого «всплеска» требуют отдельного обсуждения. С одной стороны, провозглашенная на XX съезде смена политического курса, вероятно, вдохновила молодежь на активизацию политической деятельности, в том числе и подпольной (сходную реакцию, напомню, вызвали и политические реформы Александра II в конце 1850-х годов). С другой стороны – в эти же годы, после выступлений в Тбилиси, Познани и Будапеште, государство усилило идеологический контроль над различными общественными группами.