Даниэль Домшайт-Берг - WikiLeaks изнутри

Мне самому очень хорошо знакомо чувство, когда твои идеи и достижения не ценят. Я старался с пониманием относиться к переживаниям Джулиана. Но стоило мне только серьезно задуматься на эту тему, как понимание мое куда-то девалось.

На самом деле я уже выработал привычку в каждой беседе с журналистами упоминать, что я один из первых соратников, но не учредитель. Даже когда меня никто об этом не спрашивал. Иногда еще перед тем, как мне предлагали сесть. Я до сих пор, спустя месяцы, продолжаю уточнять у журналистов, утверждал ли я когда-нибудь в их присутствии, что я учредитель WL. Я всегда говорил, что «рано примкнул к WL и прижился».

Когда я рассказал Джулиану про Анке, он меня тут же спросил, не та ли это самая девушка, которая познакомилась с «основателем WL». Одна только мысль о том, что я перед девушкой похвалялся его WL, уже должна была лишить его сна. Наверное, он представлял себе, как я в ораторской позе стою у бара, окруженный десятью супермоделями, и рассказываю одну геройскую историю о WL за другой – и в итоге все девушки буквально падают к моим ногам.

Мне, во всяком случае, кажется, что никто не придавал такого огромного значения термину «основатель», как сам основатель. Большинству журналистов это было абсолютно безразлично. Я мог с тем же успехом сказать им, что я «вице-пресс-атташе по особым вопросам в Германии и Средней Европе», – им же нужно было хоть как-то меня назвать в своей статье.

Еще Джулиан рассказывал, что мои знакомые из клуба «Хаос» плохо обо мне отзывались. Дошло до того, что я некоторых из них не пригласил на свадьбу. Они ему якобы советовали от меня избавиться, потому что я плохо справляюсь с оповещением средств массовой информации в Германии, сообщил он мне. И что из-за меня люди не присоединяются к WL, потому что их отпугивает мой характер и мои анархистские взгляды. Меня крайне раздражали все эти сплетни.

Джулиан обвинял меня в том, что я больше всего боюсь, как бы у меня кто-нибудь из клуба не отнял мою работу. Но моя проблема уж точно была не в этом. Ощущение, что за моей спиной плетут интриги, удручало меня куда больше. Но не потому, что я непременно хотел быть пресс-представителем WL и опасался конкуренции, а потому, что я не пережил бы, если бы наше клубное братство распалось. Вдруг я задумался о том, насколько хорошо я на самом деле знаю остальных.

Я долгое время не был членом клуба, не платил взносов, но всегда старался по мере возможности приносить пользу. Я обеспечивал оборудование, помогал в организации мероприятий. Клубная жизнь проходила в постоянных тусовках, а это было не по мне. И все-таки меня мучила совесть, поскольку я частенько ночевал на их красном диване. Тогда я спросил остальных, как они к этому относятся, и они ответили: «Ты уже давно стал частью клуба». Для меня это было большой честью, чем-то вроде посвящения.

В клубе уже не раз возникали трения. Я был не первым, чей вклад был по достоинству оценен. Многие члены клуба до меня отличались куда более серьезными заслугами. А успех одних мог привести к недовольству других, такое случается даже в самых лучших организациях. Но клубу удавалось пережить такого рода конфликты. Важно, что здесь было не принято завидовать успеху товарищей. Обычно это вызывало лишь живой интерес. Иногда кто-нибудь спрашивал, не надо ли чем-то помочь, а потом все снова возвращались к своим делам.

У меня ушли месяцы на то, чтобы собраться с духом и спросить тех, о ком Джулиан утверждал, будто они плохо обо мне отзывались, не пора ли нам разрешить наболевший вопрос. Следующая небылица подобного рода заключалась в том, что меня переманивают к себе секретные службы, поскольку такие люди, как я, попадая в стрессовую ситуацию, становятся для них легкой добычей. Я задавался вопросом, какие секретные службы могли бы мной заинтересоваться и какую почетную должность они могли бы мне предложить. Заведующий столовой? Сторож в архиве секретной документации? Все эти заговорщицкие теории напоминали второсортный шпионский фильм.

Почти сразу после моего отъезда Джулиан начал критиковать исландскую политику, в частности, нападать на Министерство юстиции, с которым мы собирались сотрудничать по вопросам продвижения IMMI.

«Твиттер» изначально использовался нами в качестве нейтральной возможности держать сторонников WL в курсе новостей. Разумеется, мы давали ссылки на важные тексты, что соответствовало нашему общему направлению. Но со временем наш аккаунт в «Твиттере» превратился в монолог на тему «Что думает Джулиан Ассанж». Вскоре Джулиан стал писать о «своих» последователях и «своем» аккаунте. И критиковать его заметки в «Твиттере» строго воспрещалось. Один раз он обозвал каких-то журналистов «круглыми идиотами», а потом, хотя никто ничего подобного не спрашивал, объявил, что у него нет времени на интервью, причем в рассылке на 350 тысяч адресов.

Я никак не мог понять, откуда у Джулиана взялась эта мания преследования. Создавалось такое впечатление, что он мог удостовериться в важности своей деятельности, только став «врагом государства №i». В Исландии он купил книгу Солженицына «В круге первом». Обнаружив ее в антикварном магазине, он прямо засиял от счастья. Солженицын – это классическое чтиво анархистов, но для Джулиана оно имело особое значение. Он полностью разделял взгляды русского писателя, долгое время находившегося в лагере ГУЛАГ, а потом в изгнании в казахской степи.

Джулиан видел много сходства между своей жизнью и судьбой ученого математика и философа.

Будущий лауреат Нобелевской премии в области литературы был арестован за то, что в письмах другу позволил себе критически высказаться в адрес Сталина. Джулиан когда-то опубликовал в своем блоге пост на эту тему. Он писал: «Момент истины наступает только тогда, когда тебя арестовывают». Пост 2006 года под названием Jackboots полон героического романтизма. Джулиан писал об ученых, заключенных в сталинские лагеря, и о том, как ему близки описанные ими переживания. Истинная убежденность постигается, «когда они за тобой приходят и своими кирзовыми сапогами вышибают твою дверь».