Михаил Делягин - Империя в прыжке. Китай изнутри...

Речь шла, таким образом, не больше и не меньше, как о фундаментальном изменении самой тысячелетней китайской культуры.

В качестве «программы-минимум» рассматривалось использование в качестве «островков творчества» самих иностранных специалистов и их ближайших китайских помощников, в качестве «программы-максимум» (на реализацию которой китайское руководство, вполне сознававшее ее принципиальную сложность, готово было потратить бесконечно долгие в условиях обострения глобальной конкуренции и качественного ускорения общественной динамики десятилетия) — прививание способности к творчеству самим китайцам, которые должны были скопировать и заимствовать ее так же, как образцы западной техники или привычку к потреблению кофе и вина (а затем и качественного кофе и вина).

Пример 20

Приятие неприемлемого: к жизнеспособности китайской культуры

Для китайского руководства, прошлые поколения которого спасли страну и превратили ее в одного из мировых лидеров, рыночные отношения в середине 2000-х годов, на пике экономического роста были своего рода фетишем, — и оно прекрасно сознавало антирыночный характер предполагавшегося им рывка.

Стоит воздать должное как глубине отчаяния этих людей, не видевших иного выхода, кроме отказа от привычного механизма, долгое время обеспечивавшего им личный успех, а их стране — прогресс и процветание, так и твердости их духа и степени их интеллектуального мужества, позволившего им это сделать.

Более того: эксперты, готовившие решение о технологическом рывке, не скрывали от китайского руководства непонятность последствий столь масштабных антирыночных действий для рыночной в своей основе экономики Китая. Китайская культура в целом и китайская культура управления в частности в принципе не приемлет шагов с неопределенными последствиями: такие шаги воспринимаются как высшая степень безответственности и считаются совершенно недопустимыми.

То, что руководство Китая сознательно пошло на них, свидетельствует не только о масштабе и глубине проблем страны, с которыми оно столкнулось и которые оно смогло понять.

Значительно более важно иное: данное нетипичное поведение является неоспоримым доказательством, полученным в ходе случайно произошедшего натурного эксперимента, способности китайской культуры к глубоким изменениям, доказательством способности ее носителей при наличии осознанной крайней необходимости нарушать ее каноны, кажущиеся незыблемыми, и выходить за рамки, кажущиеся непреодолимыми.

Если в середине 2000-х китайское руководство оказалось в состоянии решиться на действия, пусть даже и вынужденные, но ведущие к неопределенным последствиям, — нельзя исключить, что через поколение значимая часть китайского народа окажется способной к массовому творчеству или, как минимум, к поддержке и поощрению творческой инициативы (носителей которой немного всегда и везде).

Таким образом, нетипичное решение китайских руководителей свидетельствует о качественном повышении жизнеспособности китайского общества, не только подтвержденном в своей возможности, но, судя по всему, и произошедшем прямо на наших глазах.

Тем не менее, несмотря на всю стратегическую важность технологического рывка для Китая, его практическую реализацию пришлось отложить на сентябрь 2008 года. Ведь ни одна управленческая система, — и тем более централизованная китайская, — не может заниматься двумя важнейшими делами одновременно, а для Китая в середине 2000-х годов главной задачей, абсолютным приоритетом было проведение Олимпиады в Пекине в августе 2008 года.

А в сентябре 2008 года предвыборным крахом Lehman Brothers , обеспечившим приход к власти в США Обамы, этого первого президента информационных технологий и социальных сетей, наступил принципиально новый этап развертывания глобального кризиса.

«Передышка двухтысячных» закончилась, уступив место «тряске десятых»; казавшиеся еще накануне безответственными художественными преувеличениями термины «беспрецедентная неопределенность» и «глобальная нестабильность» стали банальностями финансовых отчетов.

Несмотря на готовность руководства на технологический рывок с непонятными последствиями, китайская культура плохо переносит неопределенность: она значительно менее комфортна для ее носителей, чем, например, для западных людей.

Едва-едва начав переход от проведения Олимпиады к организации технологического рывка, Китай столкнулся с необходимостью выживать в условиях резкого сжатия внешних рынков. Перспективы развития ситуации были не просто «неопределенны», но и полностью неизвестны, причем и по теоретической, и по практической причине.

С одной стороны, господствовавшая либеральная экономическая теория, выродившаяся в простой инструмент обслуживания интересов глобальных монополий (и в первую очередь глобальных спекулянтов), не то что не могла обеспечить прогнозирование ситуации, но даже в принципе отрицала саму возможность подобного кризиса. Поэтому его наступление вызвало у наиболее авторитетных адептов этой теории шок, бессвязное лепетание и советы из области ситуативного реагирования на уровне более чем среднего фондового аналитика.

«Перестав видеть за деревьями лес, они решили проблему переходом к изучению отдельных листьев», [170]как это уже случилось во время кризиса 1997–1999 годов. Поскольку публичные адепты либерализма выполняли необходимую для глобального бизнеса пропагандистскую функцию, они сохранили свое социальное положение, влияние и авторитет, — но помочь никому и никак не могли, ибо сами в силу своей идеологической зашоренности понимали происходящее не просто плохо, а едва ли не хуже всех.

С другой стороны, кризис усугублялся полной непонятностью структуры приобретаемых даже крупными и авторитетными участниками финансовых рынков активов: деривативы (производные ценные бумаги), как правило, были совершенно непрозрачны даже для инвестора в них, — что в принципе не позволяло даже оценить не только структуру рисков, но попросту и их величину!

В условиях ужасающей неизвестности, особенно разрушительной для носителей китайской культуры, ответ китайского руководства на вызов глобального кризиса был великолепен в своей простоте, элегантности и функциональности: комплексная модернизация инфраструктуры.

Столкнувшись с полной утратой определенности, китайское руководство стало само творить будущую определенность для своей страны и своего народа самым непосредственным и материальным образом: в виде новых путей сообщения и коммуникационных магистралей.

«Впечатляющая ответная реакция экономической политики Китая на глобальный финансовый кризис, в центре внимания которой находилась инфраструктура, то есть автомагистрали, скоростные железные дороги и усовершенствования, облегчающие сообщения между внутриконтинентальными территориями и побережьем, способствовала резкому повышению уровня инвестиций. В процентном отношении к ВВП расходы на инвестиции в Китае возросли с 41 % до кризиса до 48 % к 2009 году. После того как программа стимулов пошла на убыль и расходы на инфраструктуру стали уменьшаться, энергичная деятельность частного сектора в обрабатывающей промышленности и строительство социального жилья обеспечили сохранение инвестиций на уровне, близком к 50 % ВВП, в 2011 году». [171]В 2012–2014 году инвестиции «по инерции» данной политики сохранялись на исключительно высоком даже для Китая уровне 47,7-48,7 % ВВП.