Михаил Делягин - Империя в прыжке. Китай изнутри...

Внушение человеку ощущения собственной порочности, «первородного греха» в той или иной его форме является эффективным инструментом манипулирования и управления как личностью, так и массами, — достаточно вспомнить христианскую догматику.

Механизм саморазрушения личности запускался при помощи массовых публичных репрессий: сочетания насилия в отношении каждого конкретного человека, принуждения его к участию в массовом насилии в отношении других людей и тяжких физических лишений (которые сами по себе снижают способность критической оценки происходящего). Не поддающиеся этому воздействию и демонстрировавшие сохранение самоконтроля (не говоря уже о чувстве собственного достоинства) последовательно объявлялись врагами и беспощадно уничтожались.

Принципиально важным представляется принудительное участие людей в массовых действиях, — вплоть до людоедства (известного как «банкеты человеческой плоти», практиковавшиеся в отношении классовых врагов, включая их детей, в провинции Гуанси во время «культурной революции» [88]).

Прелюдией к репрессиям и массовым зверствам обычно было принуждение людей к публичным воспоминаниям и публичному проживанию самых ужасных моментов своей тяжелой жизни, связанных с угнетением со стороны «классовых врагов» (которое весьма часто носило действительно зверский характер). Это эффективно вводило массы в экстатическое состояние, позволяющее буквально лепить коллективную (а с ней и индивидуальную) психику в соответствии с нуждами руководства, но оборачивалось тяжелыми психическими травмами для несчастных, публично растравливающих свои душевные раны. В официальных отчетах о подобных процедурах, например, на освобожденных после 1945 года от гоминьдана территориях, зафиксированы случаи, когда прошедшие эту процедуру люди необратимо теряли рассудок.

Зато свидетели этих публичных исповедей на всю оставшуюся жизнь становились совершенно непримиримыми к своим классовым врагам, отношение к которым как к людям становилось для них попросту невозможным.

Участие в жестоком публичном наказании «врагов» не просто повязывало массы людей кровью, но и необратимо меняло их психику, — равно как и менее жестокие коллективные «осуждения» и издевательства над «врагами» или «оступившимися». Публичные критика и выдвижение обвинений почти обязательно сопровождались «самокритикой», принудительным покаянием: задача заключалась в том, чтобы не просто растоптать достоинство подвергающегося наказанию, но и заставить его сделать это самостоятельно, с самим собой.

Следует понимать, что значительная часть руководителей Китая прошла через подобного рода процедуры и все без исключения участвовали в них сами, навсегда пропитываясь ужасом перед возможностью стать их жертвой.

При этом руководители хорошо знали и о непубличном аспекте обвинений — о широком распространении зверских пыток, особенно до прихода коммунистов к власти (на фоне которых зверства «культурной революции» кажутся проявлением гуманности), — и страх перед ними также выжигал их души и обеспечивал покорность Мао Цзэдуну и всем, действовавшим от его имени, даже перед лицом неминуемой смерти.

Сам Мао Цзэдун в 1957 году, когда основная часть жертв его правления была еще впереди, оценил число «контрреволюционеров», уничтоженных к тому времени в ходе разнообразных «кампаний», в 800 тысяч человек.

Пример 6

Публичное «выворачивание душ наизнанку» как эффективная социальная технология

Помимо репрессий и массовых действий, важнейшим методом не только выявления потенциальных врагов, но и подавления личности было постоянное написание подробнейших анкет и, главное, самоотчетов, в которых не только активисты и руководители, но порой и рядовые солдаты (как минимум — все без исключения члены коммунистической партии, но в ряде случаев круг обязанных писать его непредсказуемо расширялся) должны были сообщать руководству о малейших движениях своей души.

Заполнение анкет было общей технологией того времени, переносившего в социальную сферу навыки конвейерного производства: помимо станков, оборудования и других материальных ресурсов, в точной спецификации нуждались и ресурсы человеческие.

Система была отработана до тонкостей в Юннани во время кампаний «чжэнфэна»: люди лишались свободного времени и досуга, что разрушало их психику само по себе, но главное заключалось в письменном «мыслеанализе», которым они должны были заниматься в любую свободную минуту и который разрушал личность, вводя ее в режим одностороннего психологического симбиоза с коллективом и полностью подчиняя ее воле руководителей этого коллектива.

Справедливости ради стоит отметить, что китайские коммунисты не изобрели эту технику сами, а скопировали ее у своих врагов — японцев, [89]которые при ее помощи обеспечивали дисциплину, стойкость и высокий воинский дух.

Мао Цзэдун приказывал: «Заставьте всех вывернуть свои мысли наизнанку: пусть пишут три раза, пять раз, а потом еще и еще… Скажите каждому, что надо извлечь из глубин своей души все, о чем он когда-либо думал и что могло пойти во вред партии…»

Биографические анкеты и автобиографии были тщательнее и подробнее советских, заполнялись и писались значительно чаще, проверялись и сопоставлялись с прошлыми вариантами и с аналогичными документами людей, находившихся в то же время в тех же местах, до умопомрачения, и каждый должен был подробно отчитываться по самым мелким деталям — как перед собственными коллективами, так и перед офицерами безопасности. Разумеется, малейшая неточность тщательно проверялась, а даже потенциально компрометирующие детали брались на учет и использовались — часто вполне произвольно.

Но значительно более эффективной, чем заполнение формализованных анкет и написание также формализованных автобиографий, были регулярные «идеологические самоотчеты», в которых каждый должен был, рассказывая о своих мыслях и переживаниях, по сути дела, писать подробный и обоснованный донос на самого себя.

Скрыть недовольство и в целом «недостаточно восторженный образ мысли» при этом было значительно труднее, чем при ответе на стандартные вопросы, так как в обязательном порядке требовалось не только высказать свое отношение к важнейшим партийным решениям и событиям в жизни партии, но и описать свои чувства по этому поводу. Кроме того, обязательной была критическая оценка своих поступков и, что самое главное, мыслей: вполне официально требовалось, грубо говоря, «вывернуть свою душу наизнанку». [90]

При этом даже подозрение в неискренности само по себе могло повлечь за собой катастрофические последствия.