Михаил Делягин - Империя в прыжке. Китай изнутри...

Данная социальная технология настолько трудно представима для носителя западной культуры с ее пусть формальным, но безусловным пиететом перед суверенитетом личности, что она просто прошла мимо внимания авторов целого ряда глубоких исследований. А между тем именно она представляется важнейшей социальной технологией Мао Цзэдуна — его вкладом в копилку адских технологий переработки и переформатирования человеческого сознания и самой личности, становящихся столь актуальными в наше формально демократическое время.

В результате ее применения в коммунистической армии, а затем и в маоистском Китае не было и практически нет до сих пор (в чем едины китайские и западные источники) шпионов гоминьдана и Запада, [91]— и, как оборотная сторона этого достижения, вполне закономерно не было и широкой инициативы масс, даже когда центральные власти пытались ее стимулировать.

Жесточайшее перевоспитание, кропотливое протравливание душ десятков миллионов людей дало принципиально новое качество — общество, к которому не применимы стандартные правила и закономерности. Это относится к коммунистическим районам Китая, а затем и ко всему маоистскому Китаю в значительно большей степени, чем к другим обществам, в которых в ХХ веке последовательно применялись массовые методы социальной инженерии (за исключением разве что Северной Кореи).

Наиболее популярным примером таких обществ (по политическим и пропагандистским причинам) является в настоящее время сталинский Советский Союз, хотя значительно более глубокую и интенсивную переработку захваченного ими общества провели немецкие нацисты. Наиболее же выдающийся с научной точки зрения пример социальной инженерии — Соединенные Штаты Америки — в силу относительной мягкости и формальной демократичности используемых методов (а также в силу неотвратимости возмездия за несанкционированное изучение) обычно вообще остаются вне рамок рассмотрения в этом контексте.

Во всей своей политической деятельности Мао опирался именно на «перевоспитанных» людей, чья воля и чувство собственного достоинства были в лучшем случае надломлены многолетним страхом, многочисленными проработками и разнообразными, но неизменно чудовищными личными трагедиями. [92]

Речь идет далеко не только о невозможности политического соперничества, о крайней затрудненности организации разного рода заговоров и даже простых контактов с неугодными Мао политиками. Речь о глубокой личной психологической зависимости от него руководителей страны, доходившей, по сути дела, до прямого рабства . Скажем, второй человек в позднемаоистском Китае, пользовавшийся огромным авторитетом в мире, Чжоу Эньлай, просто не смел лечиться от рака без разрешения Мао Цзэдуна, — который вполне цинично, в стиле императрицы Цы Си не давал этого разрешения, чтобы Чжоу умер раньше него.

Воспитанная жесточайшей психологической обработкой покорность китайского руководящего класса, его глубинный, рефлекторный, граничащий с ужасом страх перед малейшим движением вождя, ломающим судьбы и калечащим жизни, превратили Мао Цзэдуна в императора, обладающего абсолютной властью, которая даже и не снилась членам маньчжурской династии.

Знаменитый афоризм «винтовка рождает власть» был предназначен для внешнего употребления, для концентрации внимания на уже второстепенном к тому времени инструменте и отвлечения от главного открытия Мао Цзэдуна, не просто принесшего ему лидерство, но и качественно выделившего его из всех политиков ХХ века.

Мао строил свою власть на чудовищной психологической инженерии, плавно перерастающей в социальную. Его образ деятельности заключался в поставленной на конвейер переделке людей по отдельности, в сочетании с созданием социального хаоса и управления им.

5.1.2. Созидание неопределенности — ключ к концентрации власти

Описанный выше конвейер унификации и расчеловечивания личности, созданный Мао Цзэдуном, был для него надежным инструментом завоевания и удержания власти, позволяющим создавать и удерживать в беспрекословном подчинении (не говоря уже об обожании) огромные человеческие массы.

Однако не менее важным инструментом завоевания, а главное — удержания власти, поднятым Мао на недосягаемую высоту, был хаос, целенаправленно создаваемый им не столько в рядах, сколько в первую очередь в душах своих действительных или потенциальных конкурентов, вне зависимости от того, являлись ли они формально врагами или верными соратниками.

Этому не стоит удивляться: в конце концов, «мир отличается от войны тем, что враги одеты в твою форму», и военный противник может оказать огромную политическую услугу, уничтожив вашего политического конкурента (как это не раз подстраивал Мао Цзэдун, мало, впрочем, отличаясь в этом от классических персонажей традиционной китайской истории и литературы).

Вероятно, склонность к хаотизации окружающего, неприятие всякого порядка, не говоря уже об устоявшихся институтах, являлось важной личностной чертой Мао Цзэдуна. Можно предположить, что любые внешние рамки, пусть даже ранее установленные им самим, инстинктивно воспринимались им как посягательство на свою абсолютную власть, как отрицание ее неограниченного характера.

Так или иначе, практическая реализация этих личностных качеств в масштабах подвластной Мао Цзэдуну территории не раз погружало ее в хаос, — разрушительный и даже гибельный для миллионов китайцев, но всякий раз исключительно плодотворный для самого Мао как политика.

На этапе захвата власти, в аду гражданской войны (которая для Мао Цзэдуна не прекращалась никогда) он еще нуждался в устойчивых общественных институтах, ключевыми из которых были армия, партия и органы безопасности.

Они сохранили свою важность и тогда, когда главной задачей стал уже не захват власти, но ее удержание, то есть борьба не с внешними, но с потенциальными внутренними врагами. Однако внешние требования к эффективности системы резко ослабли, практически утратив свою значимость, — и стратегия последовательно организуемого хаоса накрыла весь Китай.

Ключевым инструментом укрепления власти при помощи методов социальной инженерии, используемым Мао Цзэдуном, были разнообразные «кампании чисток», направленные на уничтожение потенциальных противников его власти, но главное — на поддержание в обществе неопределенности, страха и покорности, основанной на массовой готовности населения в любой момент принять участие в любых действиях, включая репрессии (как по идеологическим причинам, так и попросту для того, чтобы самим не стать их жертвами).

В этих условиях общественные институты, даже важнейшие, носили формальный характер и, по сути дела, либо отменялись (пусть даже и временно) каждой очередной «кампанией», либо автоматически превращались в инструмент ее реализации.