Егений Рябцев - Чеченские лабиринты. Устами журналистов. Книга 1

Марха Умаева — из Гудермеса. 30 марта 1995 г., когда в Гудермес вошли федеральные войска, загорелся дом их отца, и два ее брата утром поехали за водой. По дороге их задержали…

Ахий Магомадова, вдова, в одночасье лишилась двоих сыновей. В апреле 1995 г. к ней в дом ворвались люди в камуфляже и масках, ее и племянника заперли в ванной, а троих детей — двух сыновей и дочь — увели. В тоже утро дочку Марьям, молодую учительницу, родственникам удалось выкупить за тысячу долларов, а сыновей — Магомадова Билала (инвалид российской армии) и Магомадова Сулеймана — неизвестно куда дели. На ее письма к Рохлину, Рыбкину приходили ответы: их никто никогда не задерживал.

Кемиса Батукаева ищет брата — Шамхана Бутыкаева (тракторист, 9 детей) и соседа — Шамхана Магомадова. Брат жил и работал под Волгоградом, был там прописан, но, узнав, о военных действиях в Веденском районе, поехал выручать родителей, и по дороге на Дышно-Ведено его и его спутника задержали. Там 506-й мотострелковый полк стоял под командованием Кухарчука…

Амарова Тамара ждет мужа — Амарова Мусу. 28 февраля 1996 года шли вместе с базара. Остановился БТР, и мужа забрали в люк. По сей день его нет.

Мадина Магомадова:

— Осенью 1995 года полковник Пилюгин в Ханкале сообщил мне, что мой брат жив. Ищи, сказал, солдата на обмен. Я бросилась искать пленного российского солдата и нашла. Лимонов, срочник, хороший парнишка, очень хороший. Я сфотографировала его на «Полароиде», вызвала из Сибири его мать (не хотела, чтобы он достался военным). Когда пришла с фотографией Лимонова на Ханкалу, этот офицер мне сказал: Лимонов обмену не подлежит, он дезертир. Я говорю: неправда, его в бою взяли. Хорошо, и что же мне теперь делать?

Реплика Марии Кирбасовой:

— Им солдатики не нужны, я это в Ханкале наблюдала. Чеченцы одного привезли сами — возьмите, а он там слоняется, никому не нужен. Зачем им эта мелкота? Им нужно было вызволять офицеров ФСБ. Я, услышав, что они отказались от обмена на солдат, не выдержала и врезала одному полковнику по физиономии — это тебе за мальчишек, которых в январе 95-го собаки на улицах обгладывали, я сама это видела. Сначала обозлился, а потом ничего, притих, стал даже очень обходительным.

…Мне говорят: ищи офицера. Дают мне списать с листа 15 фамилий на выбор. Через самого Дудаева я выпросила в нашем плену офицера ФСБ Митина. Сфотографировала его и отправилась на рынок покупать одежду для брата. Я все ему купила — и ботинки, и пальто, и шапку. И пошла с этими вещами на Ханкалу, отдала фотографию Митина. Хорошо, говорят, приходи через три дня. А когда я пришла через три дня, мне сказали: ты, конечно, нас извини, Мадина, но найти твоего брата мы не можем. (Тут она им и сказала; «Арестуйте меня!»).

Подполковник стал меня успокаивать: Мадина, мы сейчас за подписью Шкирко отправим запросы, куда ты только скажешь. Я назвала четыре области, он показал мне копию запросов за подписью Шкирко. И я ушла. Пока ждала ответов (на все запросы — из Ставрополя, Челябинска, Владикавказа и Пятигорска — получены одинаковые ответы: такой не числится), пришла весть из села, где содержались пленные, что под Ачхой-Мартаном была бомбежка, и мой Митин погиб. Я не поверила, поехала туда и убедилась — да, погиб.

Но на Ханкале раньше меня знали эту новость. А мне сказали, что брата моего нашли, открыли на него документы на помилование, и, как только помилуют, так можно менять. Все, говорю нашим, теперь давайте мне другого офицера, и мне дали Щербакова. (Он тоже офицер ФСБ). Ханкала ответила, что годится, обменяют, но нужны были еще деньги большие. То есть мы за обмен должны были отдать офицера и еще большую сумму денег. Вот-вот должен был быть обмен. Но тут случились августовские события 1996 года, и вся связь порвалась. И до сих пор о моем брате мы ничего не знаем.

Похожая история у Мархи Умаевой;

— Генерал Рыбаков посоветовал мне найти и представить любого российского солдата на обмен. Я нашла и выкупила Дребязко, сдала его федералам в Ханкале и до ночи ждала, когда привезут двух моих братьев. Посредник сказал, что Шкирко в курсе и надо только подождать, когда наших мужчин подготовят к помилованию. Он посмотрел и наш общий список (36 фамилий) и сказал: пусть эти женщины готовят по 20 миллионов, их надо перевести на счет в Москве. Мы согласились, но Рыбаков больше меня не принял. Посредник тоже куда-то делся. Я встречалась в Ханкале с Орловым, Пилипенко, с другими офицерами из комиссии по розыску и обмену. Я спрашивала, на кого, вы каждый день меняете ваших людей? Они отвечали: ваше руководство хочет только уголовников. Вы нам возвращаете наших солдат, мы вам возвращаем уголовников. Я пошла к Масхадову, Мохашеву. Они говорят: неправда! Нам уголовники не нужны, мы от уголовников отказываемся…

Ну а сегодня, даже если бы чеченское руководство согласилось с таким вариантом обмена, что ответило бы оно этим десяти женщинам, всем полутора тысячам семей?

Похоже, их надеждам с помощью российской амнистии вернуть домой не уголовников, а честных граждан и даже тех, кто был схвачен с оружием в руках, положен конец, дверь перед ними захлопнулась.

Есть серьезные причины опасаться, что окончательный вариант закона, провоцируя торговлю людьми (невольничий рынок в Ханкале негласно всегда существовал), как раз освобождает федеральные власти от необходимости искать пропавших людей и направляет трудный, но нормальный процесс в совсем другое русло.

«Самым страшным последствием этой войны, — говорил при обсуждении в Думе вопроса об амнистии депутат Ю.А. Рыбаков, — оказалось то, что, когда она закончилась, на стороне федеральных войск, на стороне федеральной России не оказалось в живых практически ни одного чеченского боевика, который бы попал в плен. И в результате сегодня вопрос об освобождении российских солдат, находящихся в плену, оказался в тупике».

Тяжело подумать, но, возможно, Ю. Рыбаков заглянул в бездну, и в чеченском списке действительно нет ни одного живого человека! Их всех расстреляли, замучили до смерти и тайно закопали. Всех — студентов, поэтов, рабочих, молодых и старых. За то только, что принадлежат к народу, не желающему лизать сапоги генералов и национал-либералов.

Пока шла война, Дума была против нее. Еще бы! Ведь начали и вели боевые действия против собственного народа ненавистные президент и правительство. Когда генерал Лебедь, а по сути, президент и правительство — что уж тут скрывать! — войну остановили, Дума задумалась, как бы их уесть. Теперь, слушая пламенные речи Жириновского, его коммунистические союзники не соревновались с Главным Патриотом в красноречии, но последовательно и избирательно «добивают врага в его логове».

Но смешно рассчитывать сокрушить Чеченскую республику тремя сотнями отпущенных уголовников. Конечно, господин Илюхин не так глуп. И не чувство мести движет им. И не материальная корысть. Полагаю, он никак не связан с подлецами, торгующими живым и мертвым товаром. Но уж нажить политический капитал для себя и своей партии — такой расчет очевиден. Уже сейчас кое-кто называет г-на Илюхина автором постановления об амнистии, хотя всем известно, что это не так. И даже совсем не так. Но что-то такое партия Илюхина улавливает в общественных настроениях. Они, надо отдать должное этим людям, всегда отыскивали слабину в человеческих душах и объявляли ее то чертами передового класса, то — прогрессивного человечества. Марксисты — они вовремя умеют отказаться от Маркса, атеисты — вернуться в лоно церкви, интернационалисты — обратиться преследователями кавказцев, а уж антисемитами никогда не переставали быть.