Дарья Златопольская - Настоящее. Диалоги о силе, характере, надежде [litres]

Но можно каким-то образом научиться включать в себе это фантазирование? Это же необходимо и в вашей работе?

Иногда бывает, да. Это огромное счастье, кажется, что в тебя вливается энергия. После хороших сцен, мощных съемок, ты про себя знаешь, когда хорошо, интересно. Ты кажешься себе пустым – такой трубочкой, – ты подключаешься к каким-то энергиям. Это, видимо, и есть та фантазия, которая заставляет тебя ожить на площадке, быть одновременно всеми своими героями и проживать всю их жизнь: жить, ходить, умирать и одновременно смотреть на это со стороны. Это очень сильное чувство. Наверное, как можно приучить себя к жизни в облаке фантазии, так можно и ампутировать это в себе.

По-вашему, автор является посредником, проводником чего-то между зрителем и некой высшей силой, так это назовем?

Есть теория, что все великие стихи и выдающиеся картины уже были написаны, и над нами плавают их идеи, образы, а мы каждый раз выхватываем что-то из облака. Когда читаешь, например, Мандельштама, думаешь: как человек может так написать? Это ему какой-то голос диктующий так говорит.

Более того, бывает, что читаешь интервью какого-то человека или узнаешь какие-то факты его жизни и думаешь: как человек, который совершал такие поступки, говорил такие примитивные вещи, в своих произведениях открывает тебе одну глубину за другой?

Творчество – тоже развитие. Любой живой организм развивается, если в нем есть плюсы и минусы, противоречия, даже нечто, что тебе не дает развиться, – пороки, слабости. Тогда, через преодоление, все и происходит. В юности мне было очевидно, что надо не щадить себя, разрушать в себе эту оболочку – чтобы она наполнялась чем-то другим.

Д. З. Вы преподаете уже больше 50 лет. Мне всегда было интересно, как в таком тонком деле, как театральное искусство, молодого человека, с одной стороны, направить, а с другой стороны, не лишить чего-то особого, только ему одному присущего?

Ю. С.Я часто повторяю своим студентам и актерам то, что говорила моя педагог Вера Николаевна Пашенная. Это была грандиозная актриса. Она работала очень интересно: она не показывала, как надо что-то делать. Она говорила: «Это надо сердцем почувствовать. И надо, когда ты играешь спектакль, оставить кусочек своего сердца зрителю».

Я переспрашивал: «Ну как это, кусочек?» «Не умрешь, – отвечала она. – Не волнуйся. Но объяснить я не могу. Когда-нибудь поймешь».

И не так давно я понял. В прошлом году мы были в Сургуте на гастролях. Приняли нас хорошо, там театр хороший филармонический, народ добрый, отзывчивый – завалили нас цветами. Так вот, наши декорации привезли на больших таких фурах. Приехали дальнобойщики, привезли декорации на двух машинах. И перед спектаклем ко мне подходит заместитель директора по технической части и говорит: «Там мест нет, а наши водители просят посмотреть спектакль». Я говорю: «Ну посади где-нибудь обязательно».

Водители посмотрели спектакль – это было «Горе от ума». А после замдиректора заходит ко мне в гримерную и говорит: «Слушай, там ребята эти хотят с тобой пообщаться». Я говорю: «Сфотографироваться, что ли?» – «Да нет. Ты знаешь, они приехали в каких-то робах, ехали две ночи и три дня, а перед спектаклем специально пошли в магазин и купили рубашки». И я вышел к ним – они стояли и смотрели на меня, я даже боюсь сказать как. Один взял мою руку, маленький, такой небольшого росточка пожилой человек. А в глазах у него слезы. Он первый раз в жизни был в театре. И он берет и чуть ли не целует мне руку. И я понял тогда, что имела в виду Вера Николаевна. Дошло.

Д. З. Вы называли фильм «Жил певчий дрозд», говоря о том, что такой взгляд на прожитую жизнь вам ближе, чем разговоры об успехе как таковом. В этом фильме герою не удалось воплотить себя, как кажется. Он же композитор, и мы понимаем, что у него есть большие, хорошие произведения. Но он играет на литаврах в оркестре, куда-то бежит, все время чего-то не успевает. И в результате погибает, не реализовав свой талант.

А. К.Да, да. Ах, Иоселиани великий режиссер. Это один из лучших фильмов. Он показал жизнь именно такой, какая она есть, да. Осмысленно-бессмысленна. Ну что же такое, почему погиб талантливый человек? Значит, боже мой, сколько погибло Шекспиров, Пушкиных, о которых мы не знаем и никогда не узнаем, понимаете?

Главный герой этого фильма постоянно кому-то помогает, играет, поет… Разменивается…

Разбрасывается собой.

Разбрасывается. Как вам кажется, должен ли талантливый человек быть более собранным для того, чтобы успеть, например, опубликовать свои ноты?

Все-таки, видимо, да. Знаете, талант заставит работать. Так я считаю. Вот мы думаем, что Пушкин был таким легким, мотыльком порхал: все эти балы, дуэли, глупости… А он за столом сидел. Написать столько стихов, сколько он написал, да еще «Онегина», да еще поэмы, да еще «Капитанскую дочку», «Пиковую даму» – это невероятный труд. И он был трудовым человеком, он слово «труд» любил, не стеснялся этого слова.

Д. З. Мы с вами говорили о том, что ушли из жизни многие великие поэты. Действительно, не так давно умерли Андрей Вознесенский, Белла Ахмадулина…

Е. Е.Ушли, и образовались пустоты зияющие. Вы сейчас не можете себе представить, какое когда-то было уважение к мнению наших поэтов, к их таланту. Нас и ругали, и одновременно уважали. Потому что видели, сколько собирается людей на наши вечера. На первый вечер поэзии, перед которым не было развешано ни одной афиши, собрались тысячи, десятки тысяч человек.

Это ведь связанные вещи, Евгений Александрович. С одной стороны, были такой величины поэты, с другой – было такое количество людей, которые хотели это слушать.

Там энергетика была потрясающая. Настоящая, позитивная энергетика. Это было движение вперед. Какое счастье, что Марлен Хуциев снял эти документальные кадры [75] В фильме Марлена Хуциева «Застава Ильича» (или «Мне двадцать лет», 1965) использована документальная съемка поэтического вечера в Политехническом музее. На нем выступали Андрей Вознесенский, Евгений Евтушенко, Белла Ахмадулина, Роберт Рождественский, Булат Окуджава и другие. в Политехническом музее. Знали бы вы, что там дальше происходило! Дело все в том, что нашими самыми хорошими читателями были вовсе не гуманоиды, а люди: физики, инженеры, студенты. А сейчас ведь они перестали вообще стихи читать. Как будто кто-то хочет «разинтеллигентить» техническую интеллигенцию.