Дарья Златопольская - Настоящее. Диалоги о силе, характере, надежде [litres]

Вот видите, вы не понимали, а автор сценария «Москвы» Геннадий Шпаликов сравнивал вашу работу с работой Чарли Чаплина. Позднее вы и сами себя определили похожим образом. В книге «Против кого дружите?», где вы выводите под вымышленным именем Платоша Никиту Сергеевича Михалкова, вы пишете: «Платоша – веселый и серьезный, а я – грустный и смешной». Это абсолютно точно. Причем в отношении не только вас с Никитой Сергеевичем, но и вообще людей можно делить на «веселых и серьезных» и «грустных и смешных», и, конечно, Чаплин ко вторым относился.

Да, наверное. Мы вообще с Никитой как будто две стороны одной медали – в творческом плане. Мы с ним эмоционально и по эстетике очень близки. Это не значит, что мне всегда нравится, что он делает. И, может быть, ему не нравится что-то, что я делаю. Но по природе художественной, как ни странно, мы очень близки. И поэтому у нас взаимопонимание такое, что даже разговаривать не надо.

Я помню, меня попросили сыграть в «Сибирском цирюльнике» великого князя Алексея. Эту роль сначала должен был играть ныне покойный Саша Абдулов, но в чем-то они не поладили. Помню, я приехал на примерку, и мерки все подходили: Саша тоже был высокого роста, не надо было сильно перешивать костюм, так, поправили только. А Никита тогда снимал на натуре, сидел там весь замотанный. И вот меня вывели в костюме и в приблизительном гриме, чтобы ему показать. Он меня увидел – и так руку ко мне протянул, мы по рукам хлопнули, и все. Ничего не надо было говорить.

У нас же с Никитой есть полнометражный сценарий, который мы писали по истории его дяди. Дядя его, это родной брат Сергея Владимировича, был в плену у немцев, потом, так как в совершенстве знал немецкий язык, выдавал себя за немецкого офицера, потом у нас сидел. Сложная у него судьба. Сергей Владимирович его, сам рискуя, с Лубянки вытащил. Это еще в сталинское время было.

И Никита меня заставлял этот сценарий писать. Я тогда еще служил в Театре Советской армии и там репетировал главную роль. До обеда репетировал, потом брал такси, приезжал к Никите, переодевался в его джинсы, свитер. И дальше уже был как бы в самоволке. Писателем.

И мы писали. Я всегда, когда у нас дело не шло, предлагал: «Пойдем лучше в Дом кино сходим». А он был трудолюбивый и говорил, что надо работать все равно.

Д. З. Недавно вы с Жераром Депардье снялись в фильме «Агафья» по рассказу Антона Чехова. В связи с этим произошло воссоединение вашего тандема после более чем двадцатилетнего перерыва.

П. Р.Скажу вам честно: если бы не Жерар, я бы отказался сниматься. Я согласился, потому что просто не мог отказать себе в этом удовольствии. Я обожаю Жерара и знаю, что это взаимно. Мы с ним очень большие друзья.

Надо сказать, что мы с ним взаимодействуем на экране каким-то особым образом, и это создает необыкновенный кинематографический эффект. Наши экранные образы строятся на контрастах – «вода и камень», «лед и пламень». Даже вне экрана и вне сцены, стоит нам где-нибудь появиться вдвоем, просто зайти в кафе, как мы мгновенно производим фурор.

Причины этого невозможно объяснить. Такое противопоставление характеров: «плюс» и «минус». После нас во французском кино так и не появилось новой пары, которая имела бы подобный успех. Были Бурвиль и Луи де Фюнес [80] Дуэт французских комиков Бурвиля (настоящее имя – Андре Робер Рембур) и Луи де Фюнеса прославился в 1960-х благодаря комедиям «Большая прогулка» и «Разиня». , потом мы – вот и все.

Это ведь классический прием в кинематографе – «бадди муви» – когда совершенно разным по характеру персонажам из-за определенных обстоятельств приходится действовать совместно и каждый оказывает влияние на другого. Между вами и Депардье существует нечто подобное?

Конечно! Если вы помните в фильме «Невезучие» мы отправляемся в Мексику разыскивать пропавшую там дочку богатых родителей. Жерар играет отважного детектива, который бросается во все передряги сломя голову, но в результате его героя все-таки начинает охватывать страх, и на него начинают сыпаться несчастья. Он теряется. Мой же герой крайне невезуч, и с ним постоянно случаются разные неприятности. Герой Жерара даже в самолет со мной сесть опасается. Но, несмотря ни на что, я, а не он, обнаруживаю похищенную девушку. И когда в конце мы вновь встречаемся с ним и он видит, что я ее нашел, он вынужден признать, что мои методы оказались более эффективными.

Дело в том, что, глядя на Жерара, сразу видишь, что он обладает физической силой. Это правда, он силен и импозантен, но при этом очень раним. Я же, наоборот, с первого взгляда произвожу впечатление страшно неуклюжего человека – но за этим кроется сильный характер. Наверное, поэтому зрителю и интересно наблюдать за нашими персонажами.

Д. З. Вы рассказали, что детстве любили сказку «Волшебник Изумрудного города».

А. Л.Да, я ее прочитал еще до школы: лет в шесть или, может быть, пять. Помню ее как историю веселой компании с приключениями, с силами зла, которые надо побеждать. Где-то там есть даже о дружбе и о предательстве.

Это действительно замечательная книга о дружбе. А вам хотелось в детстве такой дружбы, как в книжках?

Хотелось, да. Потому что настоящие друзья, которые меня сопровождают всю мою жизнь, появились у меня в довольно зрелом возрасте – уже даже после школы. А в детстве, видимо, их не хватало. И поэтому потом такие были книги, как «Малыш и Карлсон», «Приключения Тома Сойера» и другие.

Знаете, в кино часто бывает, когда два очень разных персонажа куда-то, допустим, отправляются вместе или просто знакомятся в силу каких-то обстоятельств и вынуждены сосуществовать какое-то время. И сначала у них некое противоречие друг с другом…

А потом дружба навек, да-да!

И кроме того, они меняют друг друга. В определенной степени и Малыш, и Карлсон, и герои «Волшебника Изумрудного города» – тоже такие друзья. Можно ли сказать, что это свойство вообще любой дружбы – открывать в себе новые стороны при помощи другого человека?

Конечно, я абсолютно согласен! Если я дружу с человеком, я на него равняюсь. А что такое равняюсь? Я пытаюсь то, что мне в нем нравится, сделать своим. Для этого я просто совершаю подобные поступки или реагирую на жизнь подобным образом – беру пример.

Все мои близкие друзья старше меня, причем прилично старше. И я думаю, что они в достаточно серьезной степени сформировали мое мироощущение, мировоззрение.

Это в первую очередь люди творческие?