Дарья Златопольская - Настоящее. Диалоги о силе, характере, надежде [litres]

Действительно, была такая история. Он сказал, что его вызвали и нельзя было отказать, потому что от этих людей часто зависели концерты и выезды за границу. Он ведь был, наверное, единственным обладателем такой возможности – ездить во Францию к супруге, а потом возвращаться. И вот его пригласили. Они выпили. И когда они уже совсем здорово выпили, один из них обнял Володю и, дыша перегаром, сказал: «Володька, это же о нас!» Я думаю, что даже если Володя и принял в тот момент полстакана на грудь, то наверняка тут же протрезвел. Он мне потом говорил, что это так его шибануло, что он решил на эту тему написать потом песню.

На него большое впечатление произвела ваша серия работ «Чрево». Есть знаменитая фотография, где он стоит в вашей мастерской с освежеванной тушей.

Да, стоит, спрятавшись на табуретке за тушей, и получилось, что он весь окровавлен, разорван. Но этому предшествовала смешная история. Я тогда жил в Америке по делам. Я еще не переехал окончательно. А Володя остановился в моей мастерской в Париже. И он совсем забыл о том, что все-таки мы живем в разных временных поясах.

Он мне звонит среди ночи и говорит: «Слушай, я обнаружил твои рисунки к “Чреву Парижа”: мясники и прочее. Я решил написать даже не песню, а стихотворение. Вот послушай первые строки», – и начинает читать. Я послушал и снова заснул. А как только заснул – через 30 минут снова звонок: «А теперь послушай, я продолжил дальше». А я же не могу его перебить, погасить его творческое горение. И вот он всю ночь терзал меня этой поэмой. У него целая поэма получилась.

Д. З. Вы назвали фильм «Доктор Живаго» своим любимым фильмом о любви. Но стихи, которые в этот роман входят, эта тетрадь Юрия Живаго – для меня и есть роман Пастернака о любви.

Е. Е.Да, эти стихи мне всегда нравились. Но я помню, как в первый раз прочитал роман: он дал мне копию в три часа утра, а в девять я должен был ее отдать. Такая была договоренность. То есть приходилось спешить, перелистывать. И я ему сказал тогда: «Все-таки мне ваши стихи больше нравятся. И в романе, и вообще».

И он сразу же взял с меня слово, чтобы я еще прочел роман, когда я где-то в дальней поездке и не спеша бы его читал. Так у меня потом и получилось.

Вы сказали, что, если бы у вас был пожар и вам нужно было бы спасти одну вещь, вы бы спасли книгу с его автографом.

Откуда вы даже это знаете? Я где-то так действительно сказал. Правда, я бы взял эту книжку с его напутствием. Но пока пожаров у меня не было.

Борис Леонидович написал, чтобы вы шли по жизни своим путем и что он у вас точно есть. Вам всегда удавалось следовать этому напутствию?

Я стараюсь, стараюсь. Иногда у меня не получается, может быть. Но, кажется, я помню это наизусть даже, он как будто говорит мне: «Дорогой Женя, Евгений, запятая, Евгений Александрович. Сегодня вы читали у нас и трогали меня и многих собравшихся до слез доказательством вашего таланта. Я уверен в вашем светлом будущем. Желаю вам в дальнейшем таких же удач, чтобы задуманное воплощалось у вас в окончательных исчерпывающих формах…»

«Освобождая место для последующих замыслов».

Да. Освобождая место для последующих замыслов. И это всегда во мне. Я всегда так пишу. До того, как я кончил что-то, у меня уже есть следующий замысел. Это мне дал Пастернак.

А. К.Ни одно стихотворение ничего не говорит до конца. Ничего подобного. Поэзия – не философия. Философ выстраивает систему и придерживается ее. Он не может сегодня сказать одно, а завтра совершенно противоположное. А поэт может, потому что так жизнь устроена.

Д. З.В связи с тем, что поэзия никогда не говорит ничего до конца, наверное, особенно важна роль читателя – человека, который воспринимает поэзию. Самуил Маршак, например, написал целую статью о талантливом читателе [82] Статья «О талантливом читателе» С. Я. Маршака впервые была опубликована в журнале «Новый мир» в 1958 году в цикле «Заметки о мастерстве». . На ваш взгляд, что такое талант читателя поэзии? Можно ли в себе или в ребенке это воспитать?

Вот вы говорите о Маршаке. А у Осипа Мандельштама есть статья «Армия поэтов» [83] Очерк «Армия поэтов» О. Э. Мандельштама впервые опубликован в журнале «Огонек» в 1923 году. , в которой он пишет о большинстве поэтов-современников, что они «прирожденные не-читатели». Значит, от них и ждать нечего, и никаких стихов у них настоящих не будет.

Я думаю, что поэтический дар – редкий дар, но и читательский дар тоже нечасто встречается. Я люблю людей, любящих стихи, и благодарен им. Потому что я понимаю, как это редко бывает. Недавно умер мой заочный друг. Мы с ним обычно переписывались, а виделись один раз в жизни. Его звали Сергей Коробов, я звал его Сережа. Он жил, представьте себе, в селе Нюксенице Вологодской области. Как он знал стихи! Как он их любил! И полтора месяца назад он умер. Это прямо горе для меня.

Вот такой читатель, только такой читатель необходим. Чтобы как у Баратынского: «И, как нашел я друга в поколенье, читателя найду в потомстве я». И он всегда находится, этот читатель, если ты хорошо напишешь что-то.

Д. З. Вы один из лучших переводчиков прозы Антона Чехова. И как-то сказали, что переводчик должен стать другом автора, которого он переводит. Мне очень нравится эта мысль. Как вы думаете, вы могли бы стать друзьями с Антоном Чеховым?

М. Ф.Чехов, безусловно, был выдающимся человеком, но он держал других людей на расстоянии. Есть чудесная биография, написанная английским автором, – никак не могу запомнить его имя [84] Вероятно, речь идет о книге британского литературоведа Дональда Рейфилда «Жизнь Антона Чехова», вышедшей на английском языке в 1997 году. . Он использовал ранее неопубликованные работы замечательных русских биографов Чехова. И оказалось, что писатель был намного более сложным человеком, чем мы все представляли. Он не был просто хорошим человеком. Он был… неоднозначным. Прежде всего он вел далеко не пуританский образ жизни и относился к женщинам так, как, на наш современный взгляд, относиться к ним совершенно недопустимо. Но в то же время мне очень понравилась мысль о том, что Чехов умел держать дистанцию.

Вы знаете, я очень люблю Германию. Я бы хотел быть немцем. Мне нравится abstand – «дистанция», которую у немцев принято соблюдать друг с другом. Это то, что мне кажется невозможным в России вообще, а особенно в той, прежней России. Здесь люди все делают по-настоящему, от всего сердца. И если у тебя есть друг в России, то это настоящий друг. А мне ближе английская или немецкая манера держать небольшую дистанцию. Я думаю, что и Чехов, несмотря на то, что он был очень общительным, не отдавал себя до конца своим друзьям.