Пол Дьюкс - Британская шпионская сеть в Советской России. Воспоминания тайного агента МИ-6

— Благодарю вас. Я постараюсь прийти ровно в девять.

— Дайте три коротких звонка, и я сам открою дверь, — сказал Полицейский.

После его ухода я рассказал Маршу о нашем разговоре и спросил, что имел в виду этот человечек насчет «вращения в придворных кругах». Марш развеселился.

— О, он был чем-то вроде частного детектива, — сказал он. — И теперь воображает о себе невесть что. «Доступ к самому императору», ну надо же! Его волнуют только деньги. Он прикарманит большую часть из этих тридцати тысяч. Но он и боится нас. Он на сто процентов уверен, что союзники вступят в Петроград, так что, если хотите вести с ним дела, скажите ему, что вы англичанин, и он рассыплется перед вами мелким бесом. Кстати, надо бы посвятить Дмитрия Константиновича в наш секрет, потому что вам эта квартира будет очень полезна. Журналист — страшный трус, но купите ему чего-нибудь съестного, а еще лучше заплатите за дрова, и можете пользоваться его квартирой, как вам заблагорассудится.

Поэтому мы посвятили нервного хозяина, бывшего журналиста, в важную тайну, и когда Марш спросил: «Вы же не возражаете, если он иногда будет ночевать у вас на диване?» — Дмитрий Константинович чуть не умер от страха. Его тонкие губы затрепетали, а подергивающаяся улыбка и наполненные слезами глаза яснее любых слов взмолились: «О, ради бога, оставьте меня в покое!» Но я смело сказал:

— Только я не люблю спать на холоде, Дмитрий Константинович. Может быть, вы достанете мне дров? Вот вам деньги на сажень дров; мы их, конечно, разделим.

Тогда его истерзанное заботами, тревожное лицо снова резко изменилось, как тогда, когда Марш дал ему хлеба.

— Ах, превосходно, превосходно, — воскликнул он в экстазе, его страхи полностью рассеялись в ожидании грядущего тепла. — Я сегодня же принесу дров, и у вас будут простыни и одеяла, и я устрою вас со всеми удобствами.

Итак, было решено, что, если Мельников не найдет для меня более подходящего места, я вернусь к Журналисту тем же вечером.

Пришла пора подумать о том, как не опоздать на встречу с Мельниковым в общественной столовой. Поэтому я попрощался с Маршем, договорившись встретиться с ним в пустой квартире номер 5 на следующее утро. Размышляя о событиях дня, я спустился по лестнице и снова вышел на Литейный проспект. Мне казалось, что с тех пор, как я прошел по этой же улице в день моего приезда в Петроград после перехода границы, миновала целая вечность, а на самом деле всего два дня. Интересно, какие новости будут у Мельникова?

Повернув за угол Невского проспекта, я заметил толпу у столовой, куда направлялся. Я последовал за людьми, торопливо переходившими улицу. У входа в столовую стояли двое матросов с винтовками с примкнутыми штыками, а люди поодиночке выходили из здания, ведомые милицией. В темном вестибюле можно было смутно различить, как кого-то обыскивают. Люди стояли без пальто, у них проверяли документы и внимательно осматривали одежду.

Я подождал, не выйдет ли оттуда Мельников. Через миг я почувствовал, что кто-то хлопает меня по плечу, и, оглянувшись, встретился взглядом с Зоринским, тем офицером, который подошел ко мне в кафе Веры Александровны в день моего приезда. Зоринский знаком предложил мне отойти в сторону вместе с ним.

— У вас тут назначена встреча с Мельниковым? — спросил он. — Вам повезло, что вы не успели зайти внутрь. Там облава. Я сам чуть было не попался, но, слава богу, опоздал. Мельникова арестовали одним из первых и уже увезли.

— Какова причина облавы? — спросил я, обескураженный таким оборотом.

— Да кто знает? — ответил Зоринский. — Такое случается периодически. Видимо, за Мельниковым следили уже несколько дней, и, может быть, облаву устроили из-за него. Как бы там ни было, дело серьезное, ведь он известная личность.

Люди начали расходиться, обыск явно близился к концу.

— Как вы поступите? — спросил мой собеседник.

— Не знаю, — отозвался я, не желая поверять своих планов Зоринскому.

— Надо подумать, как его вытащить, — сказал он. — Мельников — мой старый друг, но вы, как я полагаю, заинтересованы в его освобождении не меньше меня.

— А это возможно? — воскликнул я. — Конечно, я заинтересован.

— Тогда предлагаю вам пойти ко мне, и мы обо всем переговорим. Я живут тут недалеко.

Желая поскорее узнать, как спасти Мельникова, я согласился. Мы вышли на Троицкую улицу и вошли в большой дом по правую руку.

— Как мне вас называть? — спросил Зоринский, пока мы шагали по лестнице.

Я был поражен тактичностью его вопроса и ответил:

— Павлом Иванычем.

Зоринский жил в большой, роскошно обставленной квартире без каких-либо признаков покушения на имущество.

— А вы удобно устроились, — заметил я, опускаясь в глубокое кожаное кресло.

— Да, мы неплохо поживаем, — ответил он. — Видите ли, моя жена актриса. Она получает столько провизии, сколько хочет, и нашу квартиру освободили от реквизиции мебели и уплотнения рабочими. Если хотите, как-нибудь вечером сходим посмотреть, как она танцует. Жена зарегистрировала меня как помощника управляющего у себя в театре, так что я тоже получаю там дополнительный паек. Это все не так уж трудно организовать, знаете ли! Поэтому я сам себе хозяин и живу, как многие другие, за счет щедрого пролетарского режима. Мое хобби, — прибавил он беззаботно, — контршпионаж.

— Что? — непроизвольно воскликнул я.

— Контршпионаж, — повторил он с улыбкой.

Когда он улыбался, один край его искривленных губ оставался неподвижен, а другой вздергивался, упираясь в щеку.

— Что вас так удивляет? Tout le monde est contre-révolutionnaire [14] Весь мир контрреволюционен ( фр. ). — вопрос лишь в том, пассивно или активно.

Он достал из ящика стола отпечатанный листок и передал мне.

— Вас это, случайно, не интересует?

Я взглянул на листок. В тексте было полно неисправленных орфографических ошибок, то есть его печатала неопытная рука, притом в большой спешке. Я пробежал глазами несколько строк, и документ сразу же полностью завладел моим вниманием. Это был доклад, датированный позавчерашним днем, о секретных переговорах большевистских властей и лидеров небольшевистских партий относительно возможного формирования коалиционного правительства. Из переговоров ничего не вышло, но сама информация представляла огромную важность, так как показывала обеспокоенность большевистских вождей и выявила четкую позицию эсеров и меньшевиков по отношению к военной контрреволюции.

— Он настоящий? — с сомнением осведомился я.

— Этот доклад, — ответил Зоринский, — в настоящий момент рассматривает центральный комитет петроградских меньшевиков. Его составил член меньшевистской делегации и тайно отправил в Петроград, так как большевики не позволяют своим противникам свободно общаться друг с другом. Я видел оригинал и заполучил копию на два часа раньше, чем он попал в меньшевистский комитет.