Пол Дьюкс - Британская шпионская сеть в Советской России. Воспоминания тайного агента МИ-6

У меня тут же возникло подозрение, что это подделка, но я не видел причин стряпать такой документ просто тот случай, если подвернется жертва для одурачивания. Я вернул листок.

— Можете оставить у себя, — сказал Зоринский. — Я должен был отдать его Мельникову, а он, несомненно, отдал бы его вам. Вскоре я жду новых сообщений. Да, — добавил он бесстрастно, похлопывая по подлокотнику кресла, на котором сидел, — забавная игра — шпионаж. В свое время я предоставил вашему капитану Кромби немало сведений. Но не удивлен, что вы обо мне не слышали, ведь я всегда предпочитал держаться в тени.

Он достал большой портсигар, позвонил в колокольчик и велел подать чаю.

— Не знаю, что вы, союзники, планируете предпринять относительно России, — заметил он, предлагая мне прикурить. — Мне кажется вполне возможным, что вы предоставите нам барахтаться и дальше, как делали до сих пор. Между тем в России куча народу подпольно занимается или думает, что занимается, шпионажем или строит планы, как сбросить красных. Вам это интересно?

— Чрезвычайно.

— Итак, слышали вы о генерале Ф.?

Зоринский принялся объяснять мне внутренний механизм контрреволюционного движения, который он, по-видимому, знал до мельчайших подробностей. По его словам, существуют боевые «группы», которые планируют захватывать армейские склады, взрывать мосты, совершать налеты на казну.

— У них никогда ничего не получится, — насмешливо сказал он, — потому что они все организуют по-идиотски. Лучше всех эсеры: это фанатики вроде большевиков. Остальные даже не могут сказать, чего добиваются.

Опрятная горничная в чистом белом фартуке принесла чай с печеньем, сахаром и лимоном. Зоринский продолжал говорить, демонстрируя прекрасную осведомленность о том, кто где находится и чем занимается.

— Отличный был малый Кромби, — сказал он, имея в виду британского военно-морского атташе. — Жалко, что его убили. Все развалилось. Тем, кто остался после него, пришлось трудновато. Французы и американцы к тому времени уже разъехались, за исключением (он назвал одного француза, который жил на Васильевском острове), но тот почти ничего не делает. У Марша серьезные неприятности, не так ли?

— У Марша? — вставил я. — Так вы и его знаете?

— Не лично, — уточнил Зоринский.

Он сразу же заинтересовался и перегнулся ко мне через подлокотник.

— Кстати, — сказал он с любопытством, — вы, случайно, не знаете, где сейчас Марш?

Мгновение я колебался. А вдруг этот тип, который, кажется, в курсе всего, сможет помочь Маршу? Но сдержался. Интуитивно почувствовал, что разумнее будет ничего не говорить.

— Не имею понятия, — решительно ответил я.

— Тогда откуда же вы знаете о нем?

— Я слышал в Финляндии о его аресте.

Зоринский откинулся на спинку кресла и перевел взгляд на окно.

— По-моему, — заметил я, помолчав, — вам-то, при всей вашей осведомленности, должно быть известно, где он.

— Ага, — воскликнул он, и в полутьме его улыбка была похожа на черную полосу, стершую половину его лица, — но есть одно место, которого я стараюсь избегать, и это дом номер 2 по Гороховой улице! Если кого-то забирают туда, я сразу о нем забываю. Не такой я дурак, чтобы лезть в это заведение с его секретами.

Слова Зоринского вдруг напомнили мне про Мельникова.

— Но вы говорили о том, что есть шанс выручить Мельникова, — сказал я. — Разве он не в том самом доме на Гороховой?

Он повернулся и в упор посмотрел на меня.

— Да, — серьезно сказал он, — с Мельниковым все по-другому. Надо действовать без промедления и нажать на все рычаги. Я знаю человека, который сможет разузнать, как обстоит дело, и сегодня же обращусь к нему. Не хотите остаться на ужин? Жена будет счастлива с вами познакомиться, и она умеет держать язык за зубами.

Не видя особых причин отказываться, я принял приглашение. Зоринский подошел к телефону, и я услышал, как он просит кого-то зайти в девять часов по «срочному делу».

Его жена Елена Ивановна, прелестница небольшого роста, очень похожая на избалованного ребенка, вышла к ужину в розовом японском кимоно. Стол был со вкусом сервирован и украшен цветами. Как и в кафе у Веры Александровны, я снова почувствовал себя неуместным и извинился за неподобающий вид.

— О, прошу вас, не извиняйтесь, — сказала Елена Ивановна, смеясь. — В наше время у всех такой вид. Как ужасно думать обо всем, что творится! Неужели же прошлое миновало навсегда? Как вы думаете? Неужели этих ужасных людей никогда не прогонят?

— Кажется, вы сами не сильно пострадали, Елена Ивановна, — заметил я.

— Да, конечно, должна признать, что к нашей труппе прекрасное отношение, — ответила она. — Даже цветы, как видите, хотя вы представить себе не можете, как ужасно принимать букет от здоровенного амбала-матроса, который вытирает нос рукавом и плюет на пол. Театр каждый вечер набит подобными типами.

— Ваше здоровье, Павел Иваныч, — сказал Зоринский, поднимая стопку с водкой. — Эх! — воскликнул он с наслаждением, причмокивая губами. — Есть места и похуже красной России, вот что я вам скажу.

— В водке у вас недостатка нет? — спросил я.

— Если ты не дурак, у тебя ни в чем не будет недостатка, — бросил Зоринский. — Даже вступать в партию не обязательно. Я не коммунист, — добавил он (отчего-то я этого и не думал), — но держу дверь открытой. Чего я боюсь, так это того, что большевики выполнят свои коммунистические планы. Таков будет новый этап революции, если вы, союзники, не придете и не освободите их от этого тяжкого долга. Ваше здоровье, Павел Иваныч.

Разговор зашел о Великой войне, и Зоринский припомнил несколько любопытных случаев из своей карьеры. Он также высказал свои взгляды на русский народ и революцию.

— Русский крестьянин, — сказал он, — это скотина. Что ему нужно, так это хорошая порка, и, если я не ошибаюсь, тут за коммунистами дело не станет. Иначе им конец. В моем полку мы из принципа время от времени ломали кому-нибудь челюсть. Это единственный способ заставить русского крестьянина воевать. Слышали новости про Красную армию? Товарищ Троцкий, видите ли, уже отменил своих красных офицеров и приглашает — приглашает, как вам это нравится, — нас, «царскую контру», «офицерских свиней», занять посты в его новой армии. Можете вы в это поверить? Ей-богу, я вот-вот решусь в нее вступить! С удовольствием буду пороть мужиков по приказу Троцкого. При Троцком, попомните мои слова, я бы моментально сделал себе карьеру.

В условиях тогдашнего Петрограда ужин представлял собой роскошный пир. Ничто в нем не говорило о какой-либо нужде. Кофе подали в гостиной, и из уст Зоринского лился непрерывный поток странных и циничных, но занимательных речей.

Я досидел почти до десяти часов, пока не позвонил знакомый Зоринского по поводу Мельникова, а затем, так как я был не уверен, что дом Журналиста еще будет открыт, принял приглашение Зоринского переночевать.