Майк Дэш - Первая семья. Джузеппе Морелло и зарождение американской мафии

Босс Джо расстался с жизнью на Кони-Айленде, преданный ближайшими друзьями. Шесть месяцев спустя подобным же образом окончил свой жизненный путь Марандзано. Его убийство было тщательно спланировано. Такое впечатление, что о том, что должно было произойти, знали даже мелкие мафиози. Друг Валаки посоветовал ему держаться подальше от конторы Марандзано 10 сентября 1931 года – день, назначенный для убийства. Когда пришло время, босс боссов остался один. Два еврейских бандита, нанятые Лючано и переодетые в полицейскую форму, нанесли ему смертельные огнестрельные и ножевые ранения.

По прошествии лет в мафиозных кругах ходили слухи о том, что смерть Марандзано была лишь первым убийством, срежиссированным Лаки Лючано в тот день. В этих историях утверждалось, что сразу за смертью босса последовала хорошо скоординированная бойня, в которой сгинули до шестидесяти его последователей: приверженцев его режима перестреляли, чтобы ликвидировать клановых кровожадных традиционалистов, угрожавших втянуть семьи в бесконечную вендетту. Лючано, в данной версии событий, организовал беспощадное устранение ряда боссов старой школы – «усатых Питов», то есть тех, кто испытывал больший интерес к доминированию в Маленькой Италии, чем к расширению на более крупные и прибыльные территории. Как поведали подобные россказни, убитых заменили «американизированные» гангстеры (в первых рядах был Лючано), которые куда меньше возражали против сотрудничества с несицилийцами (читай: с неитальянцами) и были заинтересованы главным образом в том, чтобы делать деньги. Если это была правда, то убийство Марандзано ознаменовало собой важный переход от мафиози первого поколения к новой и современной Мафии, способной доминировать в мире организованной преступности в Соединенных Штатах – и не только в итальянских кварталах – на протяжении десятков лет.

Не подлежит сомнению, что событиями в Нью-Йорке воспользовались мафиози во всех уголках США для того, чтобы избавиться от соперников, поддерживавших Марандзано. Убийства происходили в Детройте и Питтсбурге; три расстрела было совершено в Нью-Джерси, включая убийство одного гангстера, который был брошен в реку Пассаик «с железной трубой, вбитой в задницу». Доказательств того, что эти смерти связаны, нет, как нет и свидетельств того, что в 1931 году Мафия обладала достаточными ресурсами, позволявшими организовать кровопролитие подобного масштаба. Восстание Лючано было скорее связано со стремлением отказаться от жесткой иерархии боссов, которую пытались навязать Марандзано и Массериа, нежели с порывом к обновлению. Никогда больше Мафия не провозглашала кого-либо capo di tutti capi .

Мафия образца 1900 года, «подданные» Джузеппе Морелло, в действительности имели с Мафией Лючано больше общего, чем считается обычно. Существование прочных связей между ветвями братства на Сицилии и в Соединенных Штатах можно проследить еще во времена Клешни, как и принятие в ряды братства несицилийцев или существование «совета» или «Комиссии», которые даже Джо Бонанно считал порождением 1930-х. Мафиози, служившие Морелло, продолжали жить и процветать при Лючано. Стив Ля Салле, который в течение многих лет был лейтенантом Клешни, в 1930-х снова вышел на арену как участник одного из крупнейших лотерейных рэкетов в Нью-Йорке.

Что касается репутации Мафии как самой грозной, самой эффективной и самой прославленной банды в Соединенных Штатах, то этим она тоже обязана Морелло в большей степени, чем гораздо более известным бандитам поколения Лючано. История Мафии в США начинается не с убийства Марандзано, как пишут тут и там. Ее корни следует искать несколькими десятилетиями ранее, в пыли и крови Корлеоне и в разбитом сердце семьи Морелло [103]. Понимание этого открывает путь к пониманию американской Мафии в целом.

Джузеппе Морелло пережилбольшинство своих друзей и множество врагов, главным из которых был Уильям Флинн, остававшийся главой Секретной службы до 1917 года. Шеф добивался успехов всегда, в том числе в годы, предшествовавшие вступлению Америки в Первую мировую войну, когда в отсутствие контрразведывательных организаций, которые в будущем возьмут на себя ответственность за безопасность, его агентство взвалило на свои плечи часть бремени по поимке шпионов и диверсантов в Соединенных Штатах.

Наиболее активной державой в этом отношении была Германия, стремившаяся не только повлиять на американское общественное мнение, но и помешать своим врагам получать боеприпасы и прочие грузы из Америки. Флинн назначил для противодействия этим усилиям одиннадцать человек, и они многого добились. Самый известный инцидент произошел с немецким дипломатом, доктором Хайнрихом Альбертом, чей портфель один из людей Флинна перехватил в переполненном трамвае. Дело, возбужденное по данному поводу, раскрыло множество изобличающих документов, включая бухгалтерские книги, показавшие, что Альберт потратил 27 миллионов долларов на создание шпионской сети в Соединенных Штатах. Немецкими деньгами финансировались забастовки в доках, нападения на суда и минирование заводов, производивших боеприпасы.

Дело Альберта и другие успехи во время войны принесли Флинну славу, которая не сопутствовала ему в годы борьбы с контрафактным бизнесом. Он наслаждался ею, и трудно было бы не прийти к заключению, что слава немного вскружила ему голову. Не питавший отвращения к вниманию общественности к своей личности, Флинн всегда любил принимать полноценное участие в операциях и получать заслуженную долю почестей – пристрастие, приличествующее скорее руководителю маленького отделения Секретной службы, нежели директору агентства национального масштаба. Теперь он трудился над противостоянием страны немецкому шпионажу, произнося устрашающие речи от Нью-Йорка до Калифорнии. В одном интервью газете Флинн сообщил, что в США работают 250 000 германских шпионов. «Может быть, – добавил он, – один из них сейчас сидит рядом с вами». Эти дикие заявления напоминали громкие фразы более позднего и менее принципиального агитатора, сенатора Маккарти [104].

Подобные провокационные слова подчеркивали бульдожий патриотизм Флинна, но они же вызывали значительные вспышки гнева в немецкой и ирландской общинах. Давление на шефа быстро возрастало, и никого не удивило, когда в ноябре 1917 года он подал в отставку из Секретной службы, заявив, что устал и получил приказ отдохнуть. Вскоре выяснилось, что истинной причиной его ухода было отсутствие со стороны Вашингтона поддержки его жесткой позиции в отношении контрразведки. Давним противником великого детектива был Уильям Байярд Хейл, газетчик немецкого происхождения, придерживавшийся прогерманских взглядов, который был влиятельным корреспондентом в Берлине до вступления Америки в войну. Хейл вернулся в Нью-Йорк, и Флинн провел специальное расследование в отношении него как потенциальной угрозы национальной безопасности.