Хедрик Смит - Русские

Большинство заявлений евреев о выезде рассматривается сравнительно быстро, во всяком случае не медленнее, чем заявления советских граждан, желающих совершить туристическую или гостевую поездку за границу. Что же касается людей, имеющих определенный вес в науке, культуре, то всегда находились средства попридержать их; всегда были отдельные «мученики», тяжелые испытания которых сделали подачу заявления на выезд чем-то вроде игры в рулетку в русском варианте.

По сравнению с рекордным 1973 г. (35 тыс. выехавших) сейчас число эмигрирующих из СССР евреев резко сократилось. Оно может опять возрасти, если будет заключено новое американо-советское торговое соглашение. Однако истинное количество евреев, желающих выехать в Израиль, — одно из неподдающихся оценке явлений советской жизни. Вопрос о том, ехать или не ехать, как объяснили мне мои друзья-евреи, всегда зависит от того, насколько это легко в данный момент, и от того, какие условия жизни складываются для евреев, остающихся в СССР. Это зависит также от духа и характера советского еврейства, а они значительно сложнее, чем я себе представлял, и значительно труднее поддаются определению, чем можно судить по движению за эмиграцию.

Миллион евреев, если не более, и может быть, значительно более, выбрали путь ассимиляции и лишили себя возможности выезда. Согласно переписи 1970 г. в СССР насчитывалось 2151000 евреев, но в это число не вошли так называемые скрытые евреи, на протяжении многих лет числившиеся русскими или членами других этнических групп. Рой Медведев, чей отец был русским, а мать еврейкой, считает, что число таких скрытых евреев может составлять от одного до десяти миллионов. Уменьшение числа евреев (на 117 тыс., согласно переписи 1970 г. по сравнению с данными переписи 1959 г.), тогда как активисты предсказывали его увеличение, как и числа граждан других этнических групп, свидетельствует о том, что даже в 60-е годы многие молодые евреи, пользуясь разной национальностью родителей, записывали себя принадлежащими к другим этническим группам, скрывая свое еврейское происхождение. Это — не новый трюк для России. В послереволюционные годы изменение фамилии было делом обычным, простым и довольно распространенным. Медведев рассказывал мне, что евреи-члены партии могли уплатить в милиции 10 рублей и выбрать любую фамилию и национальность (обычно они записывали себя русскими), которые и заносились в их документы. Валерий Панов признался, что когда ему исполнилось 16 лег (возраст, в котором выдают паспорт), он выбрал себе национальность белоруса, так как родился в Белоруссии и мать хотела, чтобы он избежал клейма еврея. Другие известные личности, например, солистка балета Большого театра Майя Плисецкая, директор Института Америки и Канады Георгий Арбатов или московский телевизионный комментатор Валентин Зорин, изо всех сил стараются скрыть, что один из их родителей еврей. Американский врач всемирно известной еврейской больницы Маунт Синай в Нью-Йорке рассказывал мне, что собирающиеся рожать жены советских представителей в ООН иногда стремятся попасть именно в эту больницу, чтобы роды принимал старый доктор — эмигрант из России. И хотя у этих женщин чисто русские фамилии, некоторые потихоньку просят его: «Не сделаете ли вы обрезание ребенку?», а когда он соглашается, следует полный тайного смысла вопрос: «Может быть, можно устроить так, чтобы обрезание было произведено на восьмой день?» Поскольку это точно соответствует еврейским традициям, врач расценивает такие просьбы как косвенное подтверждение того, что в некоторых из подобных случаев он имеет дело со скрытыми евреями, долгие годы выдававшими себя за русских и только таким способом сумевших достичь доверия и определенного положения на внешнеполитической службе или в КГБ. Дух и характер советских евреев нелегко понять и потому, что по мере смены нескольких «поколений» уезжающих, менялся дух и характер самого движения за выезд. Была первая волна, состоявшая из убежденных сионистов и религиозных евреев, которые возглавили это движение в период его формирования 1968–1970 гг.). Ко времени моего прибытия в Москву, в августе 1971 г., они уже покинули страну или находились в заключении. И хотя по-прежнему уезжало много религиозных евреев (которых особенно много было в Грузии, славящейся своей религиозной терпимостью), руководство движением в Москве взяли на себя евреи другого толка. Мне было странно узнать, что никакой тяги к религии у них нет. Активисты и лидеры движения были абсолютно светскими людьми.

По субботам у московской синагоги собиралось много молодежи. Еврейские юноши и девушки обменивались последними слухами о перипетиях движения за выезд или по праздникам, например, в Симхат Тора, веселились до глубокой ночи, танцуя и распевая песни еврейской диаспоры вроде «Хава Нагила». Однако очень немногие из этих молодых людей (а может быть, ни один из них) прошли Бар-мицву [42] Обряд совершеннолетия, совершаемый по достижении еврейским мальчиком 13-летнего возраста — прим. ред. и чувствовали себя свободно в ермолках и талитах [43] Ермолка и талит — плоская маленькая шапочка и покрывало, надеваемое при совершении молитв — прим. ред. . Почти никто из них не понимал идиш или иврит. Для них еврейство было генетическим фактором, вопросом наследия, обостренным отрицательными явлениями русской жизни, и никак не было связано с тяготением к еврейской религии, с ощущением своей принадлежности к еврейству. Роман Рутман, невысокий, спокойный, выдержанный человек средних лет, по профессии математик, рассказывал мне незадолго до своего отъезда в Израиль в 1973 г., что он воспитывался в семье коммунистов и получил представление об иудаизме способом «от противного», т. е. читая между строк написанное в атеистических брошюрах, клеймящих религию. Ребенком он никогда не был в синагоге или церкви. «В те времена (годы сталинизма) достать библию было почти невозможно, рассказывал Рутман. — Когда мне было около 20 лет, я почувствовал нечто вроде морального вакуума. Я бы не назвал это тягой к религии, но было чувство, что что-то упускаю в жизни. Я читал антирелигиозную литературу, чтобы разузнать что-нибудь из библии. В одной брошюре, например, я вычитал что-то о потопе, а в другой — о Ное и объединял прочитанное».

Когда я познакомился с ним, Рутман довольно регулярно посещал синагогу, но не для молитв, а для того, чтобы встречаться там с другими активистами. И только почти накануне отъезда в Израиль раввин все же уговорил его, как поделился со мной Рутман, надеть талит. «Я нашел библию прекрасной, — говорил Рутман. — Это — настоящая поэзия, совершенно очаровательная». Он начал изучать иудаизм и преподавать его сыну.