Хедрик Смит - Русские

Зато при социализме женщина освобождена. Ей предоставляется возможность работать целый день. После работы она идет домой, ходит по магазинам, варит обед, убирает квартиру и заботится о детях».

Когда я спрашивал своих советских приятельниц, как они себя чувствуют в роли «освобожденных» образованных женщин, я не раз слышал в ответ: «Прочтите «Неделя как неделя» — узнаете». Они имели в виду повесть Натальи Баранской, опубликованную в журнале «Новый мир» в 1969 г., когда его главным редактором был Александр Твардовский, придавший журналу либеральное направление. Написанная документальной прозой, принятой обычно для дневника, повесть немедленно вызвала полемику, поскольку была непосредственно направлена против официального, «лозунгового» образа Новой Советской Женщины, гордо и радостно выполняющей свою роль «хорошей матери и хорошей производственницы». Сейчас эту повесть не найдешь на полках магазинов, но и в начале 70-х годов она была более смелой, чем это позволялось.

Героиня повести, Ольга, разрывается между стремлением сохранить свою работу в научно-исследовательском институте (где она занята полный рабочий день и старается быть в курсе последних достижений в своей области) и необходимостью растить двух маленьких детей без какой бы то ни было помощи: бабушки в семье нет, а от мужа, научного работника, тоже проку мало. Пытаясь всюду успеть, она всегда опаздывает, всегда торопится, у нее всегда усталый, встрепанный вид, ей почти никогда не удается выкроить хоть минутку для себя, и она боится потерять работу. Она сама говорит, что живет «в вечной спешке, тревоге, страхе». Ее неделя начинается с того, что в понедельник утром она и ее сотрудницы находят на своих рабочих столах анкеты с вопросами о том, как они распределяют свое время. Среди прочих есть графа, посвященная досугу. «Эх, досуг, досуг… Слово какое-то неуклюжее «до-суг» — думает героиня. И затем, издевательски перефразируя официальные лозунги, она развивает свою мысль дальше: «Женщины, боритесь за культурный досуг!» «Чушь какая-то… Досуг. Я лично увлекаюсь спортом — бегом. Туда бегом — сюда бегом. В каждую руку по сумке и… вверх-вниз: троллейбус — автобус — в метро — из метро. Магазинов у нас нет, живем больше года, а они все еще недостроены». Поэтому каждый день Ольга бегает по магазинам в центре города и с битком набитыми сумками едет домой на переполненных автобусах и метро. На работе у одного из сотрудников оказалось два лишних билета в театр, но она вынуждена от них отказаться, потому что ей не с кем оставить детей. Если не считать бабушек и дедушек, в советском обществе нет приходящих «вечерних» нянь, роль которых на Западе выполняют обычно подростки, — в России не принято, чтобы дети работали ради денег.

Американкам, у которых маленькие дети, показался бы знакомым описанный Ольгой замкнутый круг: стряпанье, штопка, переодевание и умывание детей, отскребание, отмывание, подметание, орудование пылесосом с тем, чтобы глубокой ночью без сил свалиться в постель, через каких-нибудь пару часов встать к заболевшему ребенку и утром, совершенно не отдохнув, начать новый день. Но некоторые намеки автора повести, абсолютно понятные советскому читателю, прошли бы незамеченными американками, например, по поводу пеленок. В Советском Союзе, как рассказывала мне одна русская мамаша, не существует службы обмена пеленок, нельзя ни купить, ни достать пеленки одноразового пользования, не существует резиновых трусиков, и поэтому ребенка приходится каждый раз немедленно распеленывать, а пеленку отстирывать, прополаскивать и вешать сушить на батарею отопления или на веревку, натянутую в ванной. Советская промышленность пока еще не выпускает сушилок для белья. Да и сам процесс стирки — сплошной кошмар. Я был знаком с одной женщиной, которая, как и многие другие, все еще стирает вручную в старом цинковом корыте, иногда в холодной воде, потому что в доме, где она живет, нет подводки горячей воды. Однако у большинства женщин, живущих в крупных городах, есть теперь маленькая стиральная машина советского производства. Такие машины называются полуавтоматическими, но они требуют неотрывного внимания и массы ручных операций: загрузить в машину белье, открыть кран для заполнения ее водой, закрыть кран, нажать на кнопку предварительного замачивания белья, подойти через несколько минут отключить машину, включить режим спуска воды, подождать, пока закончится весьма неэффективное отжатие в центрифуге, наполнить машину свежей водой и т. д. Есть и такие модели, в которых не предусмотрено полоскание белья. Поэтому его приходится вынимать из машины и полоскать вручную в раковине. Машины советских моделей рассчитаны на загрузку в 1,3–1,8 кг; если сравнить их с американскими моделями на 6,3–6,8 кг, станет ясно, что даже небольшая стирка отнимает у русской женщины все утро. Посудомоечных машин нет вообще. Холодильники выпускаются либо совсем без морозильных камер, либо она такая маленькая, что даже готовый замороженный ужин, какие продаются в Америке, в нее бы не поместился. Впрочем и ужинов таких не существует. Готовых блюд или полуфабрикатов почти нет в продаже, хотя при некоторых ресторанах и есть так называемые отделы «Кулинарии». Обед готовится на скорую руку, из случайных продуктов. Меню при этом получается весьма незатейливым. Например, Ольга — героиня повести Натальи Баранской — подает на ужин яйца, сыр, колбасу, картошку или гречневую кашу. Однажды, во время обеденного перерыва, она вступает со своими сослуживцами в дискуссию на тему, также затронутую в анкете, — почему у русских женщин так мало детей? И заводит ли женщина ребенка из личных побуждений или думая об интересах общества (этот вопрос отражает стремление официальных органов поощрить многодетные семьи, особенно среди русских по национальности, поскольку власти боятся, что русских окажется меньше, чем представителей нацменьшинств, у которых рождаемость выше).

Ольга поднимает руку и просит слова. Саркастически пародируя высокопарную риторику советских пропагандистских кампаний, стимулирующих «социалистическое соревнование», она провозглашает: «Товарищи! Дайте слово многодетной матери! Заверяю вас, что я родила двоих детей исключительно по государственным соображениям. Вызываю вас всех на соревнование и надеюсь, что вы побьете меня как по количеству, так и по качеству продукции!..» Бессмысленный спор продолжается таким же суконным языком, а героиня повести в это время вспоминает, как она испугалась, узнав, что беременна вторым ребенком. Ее сыну Котику было всего полтора года, когда она обнаружила, что снова беременна. «Я пришла в ужас, я плакала, записалась на аборт, — вспоминает она, — но я не чувствовала себя готовой к этому». Симпатичный доктор уговорил ее не делать аборт, вселив надежду, что родится дочка. Муж Дима был за аборт, но уступил и, когда она ушла в декретный отпуск, взял дополнительную работу.