Хедрик Смит - Русские

Несмотря на то, что я получил некоторое представление о сельской жизни в Центральной России, я был совершенно не подготовлен к восприятию того, что рассказала мне Галина Рагозина, изящная светловолосая балерина Кировского театра, которая вышла замуж за Валерия Панова и позже эмигрировала вместе с ним. «Я впервые увидела, как едят курятину два года назад, когда приехала в Ленинград (в 1970 г.)», — сказала Галина. Она выросла на Урале, примерно в 1300 км к востоку от Москвы. Это — промышленный район, закрытый для иностранцев. Как считает Галина, подобный запрет был введен потому, что власти не желают показывать иностранцам, в какой бедности живут там люди, хотя я думаю, что причина в другом — расположение на Урале военных объектов и, возможно, аварии на ядерных установках, как те, которые произошли в 60-х годах и о которых рассказывали некоторые из моих друзей.

«Мы никогда не ели курятины», — вспоминала Галина. Я выразил удивление, а она, пододвинув мне блюдце с двумя маленькими мандаринками, продолжала: «Я пробую мандарины лишь третий раз в жизни». В детстве, на Урале, она видела мясо примерно раз в месяц. Даже когда она была ученицей замечательного балетного училища в Перми, положение было не намного лучше. «Большую часть года не было никаких свежих фруктов или овощей — зимой абсолютно ничего, а летом немного свежих овощей, — рассказывала она. — Помню, когда мне было 13 лет (1963 г.), половина девочек из нашего класса в балетном училище страдала болезнью печени. Они все становились желтыми. Питьевая вода была ужасная из-за большого числа промышленных предприятий. У меня выпадали волосы. Думаю, это было от воды, так как сейчас это прекратилось — в Ленинграде вода хорошая. Молоко, конечно, можно было купить, но только с утра. Если я заходила в магазин днем, молока уже не было».

Это — та сторона России, которую иностранцы видят редко. Помню, как русская женщина, которая вышла замуж за американца, рассказывала мне, что в Америке ее больше всего поразила чрезвычайно малая по сравнению с Россией разница в жизненном уровне между городом и деревней. Примерно сто миллионов человек в России живут в деревне. Разумеется, невозможно сделать какие-либо обобщения (как это невозможно в отношении, например, советской молодежи), потому что колхозники Южной Украины, Кавказа и Средней Азии, где произрастают прибыльные культуры и урожаи снимаются круглый год, живут гораздо лучше, чем крестьяне Центральной России. Но то, что характерно для всей русской деревни, это существование определенной иерархии — от председателей колхозов и директоров совхозов, затем главных агрономов, имеющих высокие заработки трактористов и водителей комбайнов, бухгалтеров и инженеров до доярок, пастухов и обычных неквалифицированных сельскохозяйственных рабочих, чье положение значительно ниже. Именно эти люди, составляющие наименее образованный слой общества, стоят на нижней ступени общественной лестницы, на верхней ступени которой находится привилегированная группа руководителей партии и правительства, в чьем распоряжении — особые закрытые магазины и персональные машины с шоферами. Человеку со стороны столь же трудно узнать об истинных условиях жизни низкого слоя общества, как и о привилегированных условиях жизни элиты.

Советские власти особенно чувствительны к проблемам деревни и к тому впечатлению, которое она производит на иностранцев. Даже в городах, когда я замечал, что в старых бревенчатых домах есть особая деревенская теплота, которой нет в соседних безвкусных стандартных сборных домах, чиновники немедленно заговаривали о планах сноса старых изб. Как видно, камень считается символом современного строительства, тогда как деревянные жилища рассматриваются как позорный признак отставания. Избы не вписываются в то самопредставление, которое создано обществом, провозгласившим себя авангардом социализма. В деревнях, как только мы начинали фотографировать, появлялись люди, пытавшиеся этому воспрепятствовать или грозившие аннулировать разрешение на поездку, если мы будем останавливаться по дороге. Министерство иностранных дел неизменно отвечало отказом на наши просьбы о разрешении провести некоторое время в деревне. Три года я добивался разрешения пожить несколько дней в совхозе или колхозе, чтобы получить более полное представление о жизни в деревне. Я предложил, чтобы это было во время жатвы, так как полагал, что жатва — горячая пора и, следовательно, наиболее благоприятное время для наблюдений, но я был готов заранее согласиться на любое время и любой колхоз или совхоз, который бы мне предложили. Когда на целине был получен рекордный урожай зерновых, я попросил разрешения поехать туда, но чиновник из Министерства иностранных дел ответил мне, что люди там слишком заняты. «И к тому же, — сказал он, — целинникам не очень-то понравилось то, что вы написали об Армении» (среди нескольких моих статей об Армении одна была посвящена национальным чувствам армян, что вызвало раздражение московских властей). Я выразил удивление тем, что на целине нашлись читатели «Нью-Йорк таймс», но эта шпилька не смутила чиновника.

Как и других туристов, меня иногда возили на организованные экскурсии в образцовые колхозы или совхозы, расположенные обычно на юге страны, в таких местах, как Молдавия или Узбекистан, где благоприятные климат и почва не только обусловливают большую эффективность сельского хозяйства, чем в Центральной России, но и облегчают жизненные условия. На меня произвели большое впечатление грандиозные ирригационные сооружения в среднеазиатской Голодной Степи, благодаря которым у почти бесплодной пустыни были отвоеваны десятки тысяч гектаров земли, где сейчас получают рекордные урожаи хлопка. Один инженер рассказал, как были построены ирригационные каналы шириной в 64 м — крупнейшее достижение инженерного искусства; эти каналы прорезали сухую, пыльную землю и сделали возможной на ней жизнь людей и растений. Председатели колхозов приводили впечатляющие цифры, звучавшие совершенно неправдоподобно: согласно этим цифрам колхозники жили богаче, чем высшие государственные чиновники или крупные ученые. Вместе с другими корреспондентами меня возили в колхозные усадьбы со свежепобеленными домами, хозяевами которых были Герои Социалистического Труда или другие, столь же нетипичные, представители деревни, которые тут же простодушно портили всю игру, тепло вспоминая предыдущие визиты иностранных делегаций в их безупречно чистые дома, представлявшие собой настоящие музейные экспонаты — с кружевными занавесками, обилием разнообразной мебели и непременно большим телевизором на столике в углу.