Игорь Шнуренко - Человек взломанный

В Средние Века крестьянин не мыслил себя вне своей крестьянской общины, монах — вне монастыря, а благородный человек — вне своего благородного сословия. Принадлежность к коллективу была порой обременительна, хотя вряд ли чувствовалась как таковая. Крестьянин был обязан работать в поле, но он чувствовал это положение совершенно естественным. Его идеал счастья было — получить много земли и без помех ее обрабатывать. Точно так же вассал должен был служить своему сюзерену, и в порядке вещей было отдать за него жизнь. Главное, что люди получали взамен — это ощущение нормальности происходящего, ощущение устоявшегося, Богом данного порядка вещей. Так можно было строить планы вплоть до Страшного Суда — да люди их так и строили. Любое сомнение в нормальности, в устоях бытия рождало смуту и потрясения. Потрясения не природы, а человека — ибо человека начинало чуть ли не в буквальном смысле трясти, и он как правило шёл воевать.

В Новое Время человек попытался забрался на вершину, но на самом крутом подъеме он осознал, что карабкается наверх без страховки. И потерял уверенность, и ничем не может заполнить образовавшуюся пустоту. Отсюда, из этой пустоты, и возник Цифровой Левиафан, который заботливо, шаг за шагом, возвращает людям ощущение стабильности и нормальности — через принадлежность к рою. Если рой указывает носить маску, вы без вопросов просто носите маску. Если вам говорят пойти привиться — вы пойдете и привьетесь. Скажут смеяться над конспирологами, которые ищут чей-то злой умысел в чипизации — вы будете над ними смеяться вместе со всем роем, как смеялись крестьяне над ведьмами, закидывая их камнями. Смеялись — но боялись, как боялись любого мнения, отличного от принятого мнения, мнения роя. Боялись — но смеялись, ибо сознавали, что нормальность происходящего создает защиту, уверенность, дает возможность жить дальше. От конспирологов, как в прошлом от ведьм, удастся избавиться, и наступит момент, когда никто не будет подвергать сомнению мудрость роя. Это будет тот самый момент, когда придет пора чипироваться. И вы уже не можете не выполнять указаний Левиафана, ведь он станет неотъемлемой частью цепи, которая обусловливает ваше поведение.

Вы не ослушаетесь Левиафана, ибо Левиафан — это вы.

Только на исходе Нового времени субъектность человека, ощущение каждым человеком себя как независимой личности, «всерьез стала относиться к подлиннейшим — еще неисчерпанным сущностным последствиям» эпохи — по выражению Хайдеггера. И дело не в том, что до той эпохи не было понятия «себя» — искусство, которому 30, а то и 50 тысяч лет, доказывает, что было. Человек «был», и даже сознавал свою автономию, независимость от других, от коллектива — но именно тогда, перед Первой мировой войной, самоосознание человека стало влиять на всю цивилизацию, и на весь окружающий мир.

Возможно, это и испугало технократов, мечтающих сегодня стать новой кастой, и вполне успешно реализующих свою мечту. Всеобщее распространение самосознания сделало бы для них невозможным контроль над обществом, которого они добиваются

Сегодня, во время четвертой промышленной революции по Швабу, или в Новое Время-2, человечество, кажется, подошло к логическому пределу субъектности. Субъектность еще никогда не была так артикулируема. Частные острова, частные армии, частные состояния, превышающие бюджеты не самых маленьких государств — наконец, пора говорить уже и о частных мирах. «Будущее — частное», уверенно заявил Марк Цукерберг в 2019 году, имея в виду не только предстоящее в году 2020 исчезновение общественного, от публичного пространства до общественного блага. Частному и государственному предстояло объединиться, чтобы сокрушить общественное — не затем ли, чтобы построить на его месте постмодернистское подражание, общество-штрих? И потом, под прикрытием этого общества-симулякра создать рой, что позволит отбросить скорлупу общественного навсегда?

Общество позднего капитализма все больше лишалось содержания, но тем сильнее оказывалась его тяга к нормализации, к представлению, что всё должно быть только так и больше никак. Но статус-кво удержать было невозможно из-за захвата новых территорий: сначала бизнес, как главная, хотя и не единственная на тот момент часть социума, овладел Землей, а затем, натолкнувшись на препятствие космоса, обратился к покорению человека. Это как если бы экскаватор, копающий яму, прокопал бы до скальных пород, от которых ломается ковш, и не в силах остановиться, обратился бы ковш на себя. Это произошло уже тогда, когда все общественное стало бизнесом, то есть всё обратилось в придаток ковша. Но разве ковш не выражает суть экскаватора? Так извлекающий ресурсы капитализм выразил суть Нового времени и, обратившись на себя, пришел тем самым к своему логическому завершению. Система могла жить только постоянным расширением, постоянным заполнением пустоты, а заполнять пустоту она могла лишь просчитывая и учитывая всё, что попадалось в поле зрения. Система стремилась к просчитыванию всего, и просчитав всё, стала просчитывать сама себя.

К 2020 году скорлупа общественного оказалась сброшена: общие пространства, собрания, даже случайные встречи оказались под запретом, в парках и на площадях по всему миру разрешено было появляться лишь военным и полицейским патрулям, живые площадки для дискуссий оказались закрыты. Наступило всеобщее обнуление общественного — Пользуясь всеобщим обнулением общественного, Левиафану оказалось довольно просто навязать свою повестку правительствам, законодательным собраниям, средствам массовой информации и, через них, семьям и отдельным людям по всему миру. За год действительно практически всё общественное стало частным, но то, что было частным, удивительным образом стало терять свою принадлежность. Экономисты могут пояснить детали этого процесса и показать механизмы того, как это происходило, но если судить хотя бы по запутанности структур любых компаний, трастов и фондов, можно говорить о том, что принадлежность, собственность, а вместе с ними и власть принимать решения становится размазанной по многим держателям, мало кто из которых имеет решающее слово и может быть назван, собственно, владельцем.

В начале этой книги я описал сущность, которая теперь таким владельцем, собственником, решателем является, назвав ее Цифровым Левиафаном. Я сравнил понятие Цифрового Левиафана с Левиафаном-государством, найдя между ними много общего. Можно ли в связи с этим говорить об установлении некой глобальной власти? Вероятно, да, хотя и вряд ли в смысле «мирового правительства». Министров такого «мирового правительства» можно сравнить с языческими духами, идолами в темном лесу или темной пещере, но власть таких идолов простирается лишь на тех, кто в них верит. Кто же управляет процессами в лесу и возможно ли в принципе такое управление? Об этом, собственно, и написана эта книга, но я сознаю, насколько неполно я отвечаю на эти вопросы.