Игорь Шнуренко - Человек взломанный

Проблема в том, что у подростков есть определенный момент, когда «я», способного отстоять свои ценности, еще не существует — точнее, оно сильно зависит от мнения других, от «социального зеркала». Подросток в этом состоянии часто не способен даже на агрессию: он настолько зависит от мнения других, что не смеет их раздражать. С детства подросток привык к тому, что интернет даст ему ответ на любой вопрос, и в момент, когда он отчаянно нуждается в социальном зеркале, социальном сравнении — ему с готовностью на помощь приходят соцсети, которые уже его не отпустят, внедрившись в его сознание и подсознание.

Ошибка в том, что мы воспринимаем виртуальность как некий объект, находящийся вне нас, а на самом деле она становится частью субъекта, то есть нас самих. Управляя детьми и подростками через игры и соцсети, компании постепенно добиваются выгодного для них состояния, которое я бы назвал возле-знанием. Исследователи сравнивают его с ощущением человека, который не может оторваться от слот-машины в казино.

В этом состоянии человек рассредоточен, он теряет чувство «я», и его поведение легко подчиняется навязанному извне ритму. Это автоматическое поведение, состоящее из побуждающих внешних импульсов, призванных подтолкнуть его к определенному поведению, но без того, чтобы человек воспринимал эти импульсы сознанием. Сознание должно быть в постоянной дреме. К такому состоянию наших школьников компании «большой цифры» готовят с детства. Это очень нужно компаниям, которые получают огромные доходы от продажи поведенческих продуктов.

Мы дали детям в руки эти замечательные умные игрушки, мы посадили их на карантин в умнеющие дома наших умных городов…Находясь под диким напряжением, они пытаются найти выход из «дивного нового мира», который мы помогали — или не мешали — для них строить. Если они найдут этот выход в агрессии, это может привести к ужесточению контроля, и замкнутый круг управления-подавления-агрессии-еще большего управления — будет повторяться, пока дети не подпадут окончательно под власть роевой санкции. И тогда никого не будет интересовать, что думаем мы, ибо следующее поколение окажется в антиутопии.

Тем временем представители нейронаук, бихевиоризма, нейроэкономики популяризируют свои подходы, основанные понимании человека как животного, биомашины. Эти доктора наук, профессора престижных университетов обласканы власть имущими. Они широко издаются, как звезды поп-музыки, гастролируют по всему миру, их выступления прекрасно оплачиваются деловыми кругами, технократами, которые страшатся той самой пропасти, к которой они привели человечество. Выход технократы видят в расчеловечивании человека, в его приведении к уровню животного, в отмене ценностей Просвещения, в запрете на критическое мышление и любые индивидуальные проявления, в создании, под управлением Цифрового Левиафана, постчеловеческого стада, которое управляется роевым сознанием.

Эти профессора и доктора наук приступили к созданию совершенно новой, технократической нейроэтики и нейроморали, основанной на отмене человеческой свободы и человеческого сознания. Большие успехи делает нейроюриспруденция, создающая с чистого листа законодательство, основанное на предопределенности. Возникает юридическое оформление роевой санкции как основания действий биомашины. В самое ближайшее время можно ожидать появление фундаментальных работ, кодексов новой эры управления. Затем регулирование человекоданных и даталюдей станет точной наукой, очередной наукой с приставкой «нейро».

Новые модели и рамочные подходы приживутся быстро, ибо государствам, ослабленным борьбой с самими собой, то есть с ковидом, позарез понадобится финансирование. Денег в мире много, но все они уже сейчас находятся под достаточно жестким контролем Цифрового Левиафана. Они хлынут туда, куда нужно ему, и не пойдут в сферы, откуда он может ожидать угрозу. Финансисты дадут денег тем, кто будет активно встраиваться в создаваемую матрицу, и за счет этого они будут развиваться быстрее и с меньшими проблемами. Поскольку современный глобальный социально-политический режим основан на приоритете экономического роста, с отклонениями, подтверждающими правило, со временем выживут лишь те формы, которые поддерживаются Левиафаном. Это касается и новых моральных доктрин, которые на первых порах будут даже имитировать христианские. Бихевиористы станут большими христианами, чем сами христиане, а те погрузятся в расколы и вражду, искусно разжигаемую Левиафаном.

В ранней стадии антиутопии, в которой мы уже живем, многим кажется, что всё описанное — обратимые флуктуации. Система в сущности нормальна, она подстроится, и эксцессы типа тотальной слежки со временем будут невозможны. Общество тоже наладит обратную связь, как оно это делало всегда. К тому же есть надежда, что этот раз — исключение, и уж теперь-то технологии принесут не новые жертвы, а обещанные блага. Посмотрите за горизонт — там нас ждет прекрасный новый мир! В крайнем случае, будут говорить: не предпринимайте резких действий, постараемся изменить систему изнутри. Смотрите: здесь нашему дали премию, там — сделали профессором! Так система сумеет заручиться нейтралитетом меньшинства, которое хотя бы в теории способно мыслить критически, и оказывать противодействие, например, поддержав совсем другое видение развития. Но по мере того, как большинство, то влекомое подачками, то скованное страхом, будет все менее способно принимать собственные решения в индивидуальной и общественной жизни, по мере того, как его реакции будут притупляться, становиться грубее, Левиафан всё меньше будет нуждаться во все еще мыслящем меньшинстве даже для сохранения формы нормальности.

И неизбежно наступит момент — переход от «человека взломанного» к «человекоданным» — когда доктрины управления биомассами станут вполне официальными, когда роевая санкция заменит право, а роевое сознание — душу и дух.

Кто проезжал по калифорнийской автостраде номер 1, не мог не восхищаться видами, которые открываются буквально за каждым поворотом. Оставив позади безумный сгусток нервов по имени Лос-Анджелес, под раскаленным солнцем пробиваешься на Вентуру и выезжаешь к Тихому океану. Автострада тянется вдоль берега от самой мексиканской границы, но именно здесь, на участке от Санта-Барбары до Монтеррея, она прекраснее всего.

Слева океан, он то ловит солнце в свое слепящее зеркало, то укладывается внизу, как сытый кот, то дрожит в ознобе, то волнуется всерьез и бьется всей своей мощью о скалы под самой дорогой. Справа, под синкопы джаза из автомобильного радио, один за другим возникают пейзажи, каждый из которых мог бы стать сценой драматического романа. Вот там, наверху, среди пихт и деревьев мимоз, приткнулся одинокий домишко, где алкоголик-писатель мог бы укрыться от воспоминаний. Кажется, оттуда выбежала женщина — но ты ничего не успеваешь разобрать, так быстро меняются картинки в диафильме.