Дун Цин - Чтецы

Вообще-то моя собственная жизнь особенно сильно переменилась после того, как умерла бабушка. Был период времени, когда мне казалось, что всё будущее, всё, что у меня впереди, совершенно лишено смысла.

Дун Цин:Этот период для вас был такой невыносимый, что вы просто ничего не видели, не могли ни о чем думать?

Сюй Цзинлэй:Я совершенно не могла смотреть фильмы про стариков, и если попадался такой фильм, то на душе становилось очень тяжело. Сейчас я понимаю, что я так пыталась уйти от реальности. И еще я знаю теперь, что в жизни действительно бывают очень трагичные моменты. В такие тяжелые времена боль тем сильнее, чем больше ты любишь человека, а ведь это неизбежно – всегда наступает день, когда кто-то уходит. Вот с этим мне очень трудно смириться. Обычно я во всех остальных вопросах очень сильная, решительная, а тут чувствую, что не могу, не понимаю…

Дун Цин:В будущем не собираетесь выбрать себе эту тему, снимать об этом кино?

Сюй Цзинлэй:Может быть, когда-нибудь я сниму об этом фильм, если смогу это понять и осознать, но точно не сейчас. Сейчас не смогу.

Дун Цин:Кому вы хотите посвятить то, что прочтете нам сегодня, – своим родным?

Сюй Цзинлэй:Да, я сегодня прочту рассказ «Бабушкина звезда» Ши Тешэна [43] Ши Тешэн (1951–2020) – китайский писатель и сценарист. С 1970-х годов из-за травмы ног был прикован к инвалидной коляске. .

Дун Цин:Действительно, Ши Тешэн написал много глубоких, полных чувства, возвышенных произведений – «Осенняя ностальгия», «Бабушкина звезда», – о тех, кого уже нет рядом с нами, о ком он снова и снова вспоминает и чью жизнь понимает по-новому. В «Осенней ностальгии» он пишет о своей маме. Тогда из-за увечья, сделавшего его калекой, он был зол на весь мир, в отношениях со всеми вел себя просто невыносимо, в особенности по отношению к своей маме, а она боялась хоть словом задеть его. Потом вдруг однажды его мамы не стало. «Бабушкина звезда» тоже очень хорошее произведение – в нем есть мысль, которая произвела на меня особенно глубокое впечатление: если на земле умирает человек, то в небе становится одной звездой больше, чтобы светить живущим. Вы сейчас еще ощущаете свет, идущий к вам от вашей бабушки?

Сюй Цзинлэй:Да, я чувствую этот свет. Собственно, она для меня и сейчас жива, просто нашими обычными глазами ее нельзя увидеть, но я чувствую ее своим сердцем, она для меня живая.

Дун Цин:Вы в какие-нибудь моменты ощущаете ее присутствие особенно остро?

Сюй Цзинлэй:Я не могу этого сказать. Можно, я не буду отвечать на этот вопрос? ( Пауза. ) Иногда – во сне, иногда – когда я где-нибудь в спокойном месте, одна в комнате, так тоже бывает… Ведь это бабушка меня вырастила. Папа у меня довольно строгий, от этого с бабушкой я всегда чувствовала себя под защитой, в безопасности. Я думаю, мое детство закончилось в тот день, когда умерла бабушка.

Дун Цин:Это, конечно, очень печально, но так тепло и трогательно…

Сюй Цзинлэй:Да. Мне вообще-то иногда кажется, что душе нужно дать хотя бы немного тепла, чтобы она успокоилась, и давайте на этом сейчас остановимся. Давайте подумаем о душевном тепле.

Самое первое мое воспоминание: бабушка держит меня в своих объятьях, я изо всех сил реву, выгибаюсь дугой – и, сам даже не знаю из-за чего, горько-прегорько плачу. На глухой стене за окном отвалился кусок штукатурки, темное пятно похоже на уродливого старика. Бабушка прижимает меня к своей груди, похлопывает по спине: «Ну-ну-ну…» – напевает она. А я продолжаю орать еще громче…

– Слышишь? – вдруг говорит бабушка. – Скорей! Слышишь?..

Я на секунду останавливаюсь, прислушиваюсь, не плачу – и слышу прекрасный таинственный звук, порхающий, медленный… Голуби? Осенний ветер? Падающие листья скользят по крыше? Или это сама бабушка что-то тихонько напевает? До сих пор не знаю, что это было.

– М-м-м… Баюшки-баю… Придет злая обезьяна – я ее побью… – Это бабушкина колыбельная.

На потолке колышется световое пятно – солнечный зайчик от дрожащей поверхности воды в тазу. Отражение словно плывет, медленно и мягко; превращается в тихий мирный сон; я спокойно засыпаю на теплой бабушкиной груди…

Меня растила бабушка. Даже не знаю, сколько раз я слышал, как ей говорили: кого бабушка вырастила, тот бабушку не забудет.

Тогда я мало что понимал, лежа у нее на коленях; таращил на говоривших глазенки, а сам думал: «Вот надоедливые зануды!» На детском языке это означало: и зачем только надо говорить такие очевидные вещи?

Бабушка прижимала меня к себе еще крепче и, смеясь, отвечала: «Ну, мне этого не дождаться!» – а вид у нее был при этом очень довольный.

– Чего не дождаться? – спрашивал я.

– Горсти жареных бобов от тебя не дождаться!

Я смеялся так, что не мог остановиться. Я знал, что она это не всерьез. Я никак не мог придумать, что я ей куплю, когда заработаю денег. Папа, старший дядя и младший дядя покупали ей что-нибудь, а она всегда говорила: «Столько денег потратили…»

Больше всего бабушка любила, когда я ходил по ее пояснице и спине, разминая их своими ногами. Вечером у нее часто болела спина, и она просила меня встать на нее и походить туда-сюда. Она лежит на кровати, кряхтит, охает и не переставая хвалит меня: «Какие хорошие ножки, какие легкие, как хорошо!» – а я очень это не любил делать, ее спина казалась мне ужасно длинной.

– Хватит? – спрашиваю я.

– Ну еще разок пройдись…

Я стараюсь делать шаги пошире, туда и обратно.

– Ну а теперь хватит?

– Эх, ладно, хватит…

Я поспешно спрыгиваю на пол, вставляю ноги в тапки и убегаю…

Поэтому-то я ей и говорю:

– Когда вырасту – буду ходить по твоей спине.

– Ой, да ты же тогда меня раздавишь!

А через какое-то время спрашиваю:

– А почему ты жареных бобов от меня не дождешься?

– Старая, помру ведь, не доживу.

– Помрешь? А что тогда будет?

– Тогда ты больше нигде не найдешь своей бабушки.

Я не спорил, но и не переспрашивал, только крепко-крепко прижимался к ней. Это был мой самый первый страх в детстве.

Однажды зимним днем я проснулся и не увидел ее. Я высунулся в окно, лег животом на подоконник и стал звать бабушку. За окном выл ветер и заметал снег.

– Бабушка пошла проведать бабушку И, скоро придет…

Я не верил. Когда бабушка ходила в гости к бабушке И, она всегда брала меня с собой. Я рыдал до самого вечера. Мама, папа, соседи – никто не мог меня успокоить. Пока, наконец, не вернулась бабушка. Я на это уже не рассчитывал. Об этом, пожалуй, никто уже не помнит и никто не знает, о чем я тогда думал. Когда я был маленький, самый верный бабушкин способ меня напугать заключался в том, чтобы сказать: «Не будешь слушаться, бабушка твоя сейчас же умрет!»