Дун Цин - Чтецы

Летней ночью всё небо в звездах. Бабушка рассказывала не так, как другие: она не говорила, как остальные, что когда на земле умирает человек, то в небе гаснет звезда; она говорила: когда на земле кто-то умирает – на небе становится звездой больше.

– Почему?

– Когда человек умирает, он становится звездой.

– А почему он становится звездой?

– Чтобы по ночам освещать дорогу другим людям…

Мы сидим во дворике, уже распустились цветочки «ночной красавицы» – маленькие разноцветные воронки; если сорвать такой цветок и подуть, иногда получается звук… Бабушка отгоняет от меня комаров большим пальмовым листом, как веером. Прохладный ветерок, синее-синее небо, сверкают звезды… Это воспоминание навсегда осталось в моей памяти.

Тогда я был слишком мал, чтобы задать себе вопрос: а каждый ли, умерев, становится звездой, чтобы освещать путь живущим?

Бабушка умерла много лет назад. Внук, которого она вырастила, помнит ее. Сейчас я вспоминаю тот разговор и понимаю, конечно, что это сказка, – но летним вечером я, как ребенок, запрокидываю лицо к небу, всматриваюсь, ищу: которая же звезда – бабушкина?

Я снова и снова вспоминаю эту ее сказку, начинаю верить, что это правда: каждый живший на земле человек может хоть немного осветить тропу тем, кто идет за ним следом. Это может быть огромная звезда, или фонарик, или всего лишь крошечный огонек свечи, сверкающая слезинка…

Ноги у бабушки были очень маленькими. Она их мыла так, чтобы никто не видел. Но от меня она не могла спрятаться – я же был «бабушкиной тенью».

– Не на что тут смотреть! Иди поиграй с мамой.

Я сидел на корточках перед тазиком, в котором бабушка мыла ноги, и не уходил. На ноги ее было страшно смотреть: словно один большой палец и пятка, больше ничего не было.

– Тебе больно?

– Это раньше было больно, давным-давно прошло.

– А теперь еще болит?

– Если удариться, болит.

Мне хотелось потрогать ее ноги, но я не решился. Протянул палец, потрогал воду в тазу.

– Жалко тебе бабушку?

У меня сжалось сердце, и я кивнул.

– Теперь понимаешь? Когда бабушка зовет – сразу прибегай, ей за тобой не угнаться, ясно?

Я энергично закивал, не отводя глаз от ее ножек, – они и правда были ужасны. Я перевел взгляд на ее лицо – не было похоже, что ей больно.

– А когда моя мама станет старой, у нее ноги тоже станут такие?

Тут бабушка почему-то засмеялась. Мама в соседней комнате услышала и тоже расхохоталась, подошла и увела меня. А бабушка бормотала нам вслед:

– Э-э! Твоя мама живет в хорошее время, вы все живете в хорошее время…

Вечером, засыпая рядом с бабушкой, я всё думал об этом, представлял себе старую ведьму – словно в сказке про Белоснежку, с крючковатым носом и синим лицом, – как она длинным куском плотной ткани изо всех сил обматывает, затягивает бабушкины ноги…

– Твоя мама была ведьма! – говорю я, утыкаясь головой в бабушкину шею.

– Глупый ребенок! Зачем такое говоришь? – вздрагивает бабушка, потом гладит меня по головке, смотрит, не сплю ли я.

– Тогда зачем она сделала так с твоими ногами?

Бабушка улыбается, потом вздыхает:

– Моя мама хотела, чтобы мне было лучше.

– Что за фигня! – вырывается у меня. Обычно из-за таких слов бабушка сердится, но не сейчас.

– Я бы тогда не попала в вашу семью, в семью Ши, – вздыхает бабушка.

– Моя фамилия – Фан, «ши» – это дерьмо [44] Фамилия Ши (史，shi) читается так же, как слово «дерьмо» (屎，shi) ! – кричу я.

Фан – это фамилия бабушки.

Она снова улыбается, а в соседней комнате смеются мама с папой. Однако почему-то они смеются не так весело, как обычно.

– То, что я попала в вашу семью Ши, – не моя вина, но нести на спине этот черный котел пришлось мне. Моя мама думала, что в семье Ши меня ждет большое счастье…

Бабушка произносит слово «счастье» – «фу» – как «топор», тоже «фу», но с другим тоном, и получается будто «большой топор» …

«Что же это за история с семьей Ши? Почему бабушка ее так не любит? Ну, в любом случае моя фамилия не Ши, “ши” – это дерьмо», – думаю я.

За бумажным окном светит луна, а на прямоугольнике оконной бумаги видна тень, которую отбрасывает яблоня. С улицы доносятся протяжные крики торговцев – нельзя разобрать, что они продают, слышны только длинные затихающие звуки их голосов. Я вижу застывшие, широко раскрытые глаза бабушки, она задумалась о чем-то своем.

– Бабушка…

– А? Спи-спи… – Бабушка протягивает ко мне руку.

О чем она думает? Бабушка говорила, что, когда она была маленькой, у нее тоже были крепкие здоровые ножки и она прыгала и скакала. Я держу бабушкину руку и засыпаю, и всегда сплю сладко-сладко. Мне снится бабушка, у нее на голове две коротенькие косички, она весело прыгает со скакалкой, совсем как сестренка Хуэй Фэньсань в нашем дворе – тоже две коротенькие косички, тоже две крепкие ножки…

Сестренка Хуэй Фэньсань очень красивая. Когда я был совсем ребенком, я уже видел, что она красивая. Она прыгала через резиночку, а я сидел рядом на корточках и смотрел, не двигаясь с места, даже когда звала бабушка. Но только вот Хуэй Фэньсань совершенно не обращала на меня внимания. Она меня почти не замечала. Обо мне она вспоминала, лишь когда у них не было с кем натянуть резинку. Я всегда ждал с нетерпением этого своего часа. И смеяться она не любила, только начинала веселиться – мать звала ее чистить овощи, или месить тесто, или стирать одежду младших братьев и сестер. Она безропотно сворачивала резиночку и ни слова не говоря шла делать то, что сказали. Бабушка всегда хвалила ее. Когда ее хвалили, она тоже не произносила ни звука.

Самого младшего братика Хуэй Фэньсань называли Восьмой, ему было столько же, сколько и мне. У них в семье было восемь детей, все с разницей примерно в один год. Они жили в южном флигеле, а наша семья – в западном.

В середине двора, разделенные крестом кирпичной дорожки, были четыре кусочка земли, на которых росли груша и три яблони. Весной весь двор был в белых цветах; когда цветы опадали, их лепестками была покрыта вся земля. Под деревьями тоже были цветы: пассифлора, «ночная красавица», рябинник, канны и туберозы… Сажали все, кто жил в этом дворе, не делили на твое-мое. Может быть, оттого, что я тогда был совсем маленьким, мне эти цветы помнятся очень высокими. Мы с Восьмым часто пропадали в этих зарослях. Вечером там было особенно хорошо играть в прятки – нырнуть в густые цветы, сесть на корточки и мяукать кошкой…

Бабушке всегда хотелось собрать нас вместе, чтобы мы слушали ее загадки:

– Большая-большая плита из синего-синего камня, а на большой-большой синей плите…

– Эй, это же звезды!

Бабушка знала много загадок, но Восьмому не сиделось на месте. Он убегал делать из бумаги пульки, и мы снова ныряли в заросли цветов.