Лодевейк Грондейс - Война в России и Сибири

Теперь будем выбивать противника. Преимущество красных в скорости перемещения. Они все на лошадях, лошадей привязывают в леске за гребнем сопки, на которой хотят устроить засаду, как только противник приготовится к атаке, вскакивают в седло и появляются в другом месте.

Чтобы справиться с таким противником, нужны такие же быстрые отряды, действующие с такими же уловками, с командирами, хорошо знающими местность и готовыми обуздать безжалостного врага, действуя по жестокому закону «око за око».

А у нас под деревьями по обеим сторонам железной дороги выстроились два батальона полковника Умеда. Унтер-офицеры тщательно проверяют винтовки и мешки. Затем командиры рот произносят долгие речи перед строем, словно центурионы перед римлянами. Они готовятся к сражению по правилам, предполагая, что противник тоже следует правилам тактики, но они имеют дело с людьми, чья сила в нарушении всех правил, они легко отступают и появляются где угодно.

На наше счастье леса сейчас облетели, и партизанщина стала не такой успешной. Наконец все солдаты проверены, приказы повторены, отряд трогается с места. Впереди старый полковник и я, затем знамя и его охрана, несколько высших офицеров, а потом солдаты. Один взвод отправлен вправо на разведку. Солдаты разворачиваются в цепь, чтобы идти в атаку широким фронтом, имея возможность охватить части противника. Все это напоминает учения: тщательно выверенные занятия тактикой. Но вот что приятно: командующий не из тех стариков офицеров, которые слишком ценят личный военный опыт и считают, что, погибнув, оставят солдат без защиты.

Умеда во главе отряда поднимается на холм, отправив знамя в арьергард, чтобы на склоне не подвергать его опасным сюрпризам. Поднявшись на вершину, откуда открывается изумительный вид на три долины, мы видим человек пятьдесят всадников, скачущих по равнине. Наши солдаты дают залп, один из всадников падает. Мы потом подберем этого умирающего.

Большая часть вражеских отрядов вернулась в Зилово. Наши войска идут туда пешком; поезда нас догонят позже.

Я иду вместе с одним офицером и двумя солдатами позади солдатских рядов. Большевики не были разбиты, и тишина сумерек кажется таинственной и грозной из-за витающей вокруг опасности. Справа от нас редкий кустарник тянется до самой вершины сопки, а наверху золотятся блестками последние листочки. Слева над равниной, изрытой по весне ручьями, ушло за небольшой холмик солнце, красные полосы еще не померкли в прозрачном воздухе.

Повсюду в домишках железнодорожных сторожей пусто, все сбежали – валяется разломанная мебель и солома, на которой ночевали красные.

Вскоре мы догоняем пулеметный расчет, японцы одеты по-русски, в овчинные полушубки и папахи, идут очень прямо и воинственно и кажутся выше, чем на самом деле.

К нашей колонне присоединяется прапорщик с десятью казаками. Необъяснимое поведение некоторых русских командиров внушило японцам недоверие, и они держатся от русских как можно дальше.

Солнце село. Сопки, еще недавно освещенные закатными лучами, кажутся теперь застывшими волнами, уходящими в бесконечность, каждая волна темнее предыдущей на фоне густой синевы неба с меркнущими тучами.

Теперь мы идем в темноте по единственной дороге, проложенной среди этих диких равнин, называется эта дорога железной. Сняв на больших участках рельсы, взорвав мосты, красные уничтожили и последние свободные паровозы, отправив их на полной скорости в распадки, где они разбились о скалы или утонули в песке, оставив глубокие ямы.

Полковника Умеда с офицерами я нашел в «казарме» (доме для работников железной дороги) в шести километрах от деревни Зилово. Шесть японских офицеров сидели вокруг самовара в нищей комнате, какие мы видели уже столько раз, что их нищета уже стала привычной. Старик с дрожащими руками, довольно молодая женщина в бедном цветном платье, желающая быть привлекательной, и слабоумная девушка, глядящая на нас то пустым, то подозрительным взглядом. Без сомнения, сборище военных пугает ее, и она отвечает на вопросы уклончивыми жестами. Эти трое не родственники, между ними нет близости, они просто вместе работали в этом глухом углу. Остатки провизии подходят к концу. Их грабили и белые, и красные, и теперь они, сложа руки, ждут голода.

Офицеры рассматривают карту и обсуждают только что полученные сведения, и тут входит прапорщик, который пожелал нас сопровождать. Мгновенно воцаряется тишина. Когда он садится рядом с нами у самовара, один из солдат, ординарец командира, предлагает ему удалиться.

Прапорщик кричит:

– Я имею право, я офицер!

Японцы прервали свой военный совет и смотрят на русского с холодным безразличием. Едва прапорщик выпил чашку чая, как его тронул за рукав унтер-офицер.

– Допьете чай и извольте выйти, у нас серьезный разговор.

Не понимая, в чем дело, прапорщик позволяет себя увести, а когда оказывается на улице перед закрытой дверью, снова кричит:

– Я имею право, я офицер!

Прождав два часа в казарме, мы продолжаем наш путь и приходим в Зилово в час ночи. Красные ушли отсюда полтора часа тому назад.

Зилово, 21 октября

Когда красные вошли в Зилово, местное начальство – начальник станции, начальник депо, администрация – все уехали, оставив дома и обстановку на старуху мать или жену.

Бедняки, напротив, побежали этой ночью, боясь попасть в руки семеновцев, которые не замедлят к нам присоединиться.

Я пошел прогуляться, со мной боязливо заговорили двое рабочих. Я успокоил их, прервав выражение их политических симпатий, которым, впрочем, не поверил. Один из них спросил:

– Не могли бы вы заступиться перед японцами за сорок наших товарищей, которые сбежали, боясь бронепоездов Семенова? Они в шести километрах отсюда, прячутся на приисках (золотые рудники) или еще дальше, в тайге, с женами и детьми, под открытым небом с кострами. Люди они смирные, не воюют. Японцы в союзе с семеновцами, они смогут защитить наших товарищей, если те вернутся?

Я отвел их к полковнику Умеда, который тут же отдал приказ земской управе сделать следующее сообщение:

«Японское командование объявляет всем, кого это касается, что жители района Алексеевская должны вернуться из тайги и с гор к себе в дома и приступить к работе.

Рабочие тут же отправились с доброй вестью к беглецам. В тот же вечер они привели с собой несколько товарищей, остальные вернулись ночью.

После социальных ущемлений большевиков и тупых расправ семеновцев повеяло новизной, которая должна внушить жителям надежду на лучшее будущее. Умеда объявил председателю Седякину о новой политике, которая будет проводиться в районах, освобожденных японской армией. С сегодняшнего дня каждый мирный гражданин будет находиться под защитой японской армии и получать защиту как от красных, так и от белых. Все воюющие, если они сдадут оружие и подчинятся японским властям, получат амнистию и будут находиться под защитой, как все остальные.