Лодевейк Грондейс - Война в России и Сибири

Запрет нарушал сложившуюся связь чехов с правительственной русской партией, в нем зрело зерно конфликта, который и не замедлил разразиться. Нейтралитет чехов не помог им стать более приемлемыми для красных. Охрана Транссиба обязывала их к постоянным вооруженным стычкам с партизанами, к трудной и кровавой войне, которую они вели с присущей им добросовестностью [509]. Их положение в Сибири было крайне двусмысленным и неприятным. Правительство Омска постоянно их оскорбляло, Москва и сибирские заговорщики считали, что их вина в том, что правительство Колчака все еще держится. Подавление крестьянских восстаний, расправа с отрядами саботажников (подрывными бригадами) в правительственных гарнизонах на железной дороге снискали им ненависть красных, но не благодарность правительства. Точно так же, как японцы, они находили изуродованные тела своих товарищей с лицами, искаженными предсмертными муками. Они воевали против старого режима, против Директории, большевики объявили их контрреволюционерами и обвинили во всех мыслимых и немыслимых грехах. Перспективы улучшить отношения с красными для них не существовало.

Декретом от 28 сентября 1919 г. чешское правительство вместе с Верховным советом отдало приказ своим войскам, находящимся в Сибири, двигаться во Владивосток для отправления на родину [510]. Это решение, принятое без учета ситуации на фронте, осуществлялось крайне медленно из-за трудных обстоятельств, в которых находилась Сибирская армия. Своеволие, отличающее большинство русских генералов, пугало чехов, они опасались [511], что им придется остаться в арьергарде и воевать с красными. Среди шести-семи военных поездов, которые ежедневно отправлялись с некоторых станций, были поезда с беженцами и санитарные, но не было составов с чехами. Чешский командующий, генерал Сыровый приказал в середине декабря, чтобы транспортом на Транссибе управляли исключительно чешские коменданты на различных станциях, подчиняясь приказам штаба Иркутска [512]. Ни один поезд, направляющийся на восток, не будет принят на северный путь, который будет оставаться свободным для перевозки угля в районы, нуждающиеся в нем, и транспортировки военных эшелонов на фронт. Ни один русский поезд не будет эвакуирован до того, пока все чешские эшелоны не проедут в безопасную зону.

Между чехами и адмиралом Колчаком вспыхнул яростный конфликт. Верховный правитель ехал на семи поездах [513], нумерованных, то есть не включенных в приказ об отступлении. Адмирал в отдельном поезде возил с собой золотой запас правительства Омска (600 миллионов золотых рублей), обеспечение его шаткой власти. На станции Мариинск верховный главнокомандующий впервые столкнулся с чешскими войсками. Поначалу он проявил высокомерие, не признавая права за чехами вмешиваться в административные дела русских и противиться воле главнокомандующего, но вскоре был вынужден смириться с неизбежным. Русские и чехи находились в положении двух потерпевших кораблекрушение и схватившихся за обломок, который может выдержать только одного. Угрозы уже ничему не помогали. Спастись мог сильнейший, а тому, кто будет излишне суетиться, суждено погибнуть.

Адмирал повсюду сталкивался с несгибаемой волей [чехов]. Ему не давали возможности перейти на северный путь, если возникали препятствия на южном. Никаких преимуществ в снабжении углем. Когда он пытался применить силу, против него выставляли бронепоезд «Прага», как знамя людей, которые не желали лишиться последнего шанса вернуться на родину. Семь поездов Колчака двигались на восток еле-еле (14 декабря – 90 верст), тогда как один, быстро доехавший до Иркутска, возможно, спас бы и режим, и его главу.

В Красноярске поезд Колчака остановился. Среди шести поездов, которым удалось прийти сюда за неделю, три принадлежали верховному главнокомандующему, остальные – чехам. Поезда с углем направлялись к станциям, где его не было (от Тайги до Красноярска). Однако чехи не спешили отправлять еще четыре поезда адмирала, а время поджимало. Колчак упорно вел себя по-рыцарски, не желал оставить свою свиту, которая за него цеплялась. Он телеграфировал верховным комиссарам и союзническим правительствам – и что самое худшее – атаманам на Востоке, требуя немедленного отправления не только четырех поездов, но всех поездов Ставки, товарных и санитарных поездов. Всех их должны были пропустить чехи.

18 декабря адмирал согласился на меру, которую предложил генерал [А. М.] Михайлов: государство берет на свое полное обеспечение работников шахт в Черемхово, батальон саперов будет охранять его. Но адмирал опоздал – все уже работали на Транссиб. Чехи в этот критический период уже успели организовать добычу и транспорт угля из Черемхово.

Быть может, осторожная дипломатия могла бы спасти положение, признав заслуги чехов, установивших в Сибири порядок, который как-то еще поддерживал погибающий режим. Но русское командование забыло о дипломатии, но не забыло о своей гордости, упорство чехов их возмутило. Генерал Каппель, главнокомандующий остатками Сибирской армии, отправил генералу Сыровый депешу с весьма неосторожными выражениями, я привожу из нее следующую патетическую фразу: «Русская армия хотя и переживает в настоящее время тяжкие испытания боевых неудач, но в ее рядах много честных благородных офицеров и солдат, никогда не поступавшихся своей совестью, стоявших не раз перед лицом смерти и большевистских пыток. Эти люди заслуживают общего уважения и такую армию, и ее представителя оскорблять нельзя» [514].

Вызов, брошенный генералу Сыровый генералом Каппелем, молодым офицером, известным своей храбростью и горячим нравом, понятен, но бесполезен.

24 декабря верховный главнокомандующий отправил сибирским атаманам ужасную депешу, которая испортила окончательно все. Он приказал им препятствовать продвижению чехов, «даже взрывая мосты и туннели Транссиба».

Приказ был не лишен красот красноречия и был вполне в духе такого неистового и уверенного в своей значимости человека, каким был адмирал, но он испортил все окончательно, не оставив представителям союзников возможности каким-либо образом вмешаться. До тех пор конфликт русских и чехов носил частный характер, и верховные комиссары и командование могли бы в него вмешаться, так как верховная власть не говорила решающего слова. Депеша от 24 декабря, следствие вспышки слепого гнева, который лишал адмирала умения управлять, была объявлением войны, и вся чешская армия поднялась против верховного главнокомандующего. Семенов передал приказ своим подразделениям, они встретили его с энтузиазмом, не подумав, можно ли его исполнить.