Лодевейк Грондейс - Война в России и Сибири

– Офицеры перед смертью вели себя так же мужественно, как священник?

– Да, – он пристально посмотрел на меня. – И что из этого?

– А вы не боитесь возмездия? Что если однажды окажетесь не сильнее, а слабее?

– Я свой выбор сделал. У меня два девиза: «Nach einem traurigen Leben, ein mathiger Tod [210]» и «Gieb mir nicht ein, Kreuz, gieb mir nur einen rotea Sarg» [211]. И у меня в жизни были хорошие минуты. В Финляндии тридцать тысяч человек мне аплодировали. Сумасшествие какое-то, ей-богу! И хорошо я воевал со своими людьми. У нас командиров не ставят, у нас их сами люди выбирают. Мы друг друга видели в деле, и если меня выбрали, если поставили, то потому что знают: я с револьвером впереди всех бегу, и если они погибнут, за них отомстят. А как мы на бронепоезд под Москвой напали? Чистое безумие, приятно вспомнить. Сорок процентов моих людей погибли, а с той стороны все, без исключения.

Он замолчал, погрузившись в воспоминания. Я спросил:

– А откуда у вас полномочия? Откуда деньги, какими вы расплачиваетесь с людьми?

– Я ни от кого не завишу. Даже от [В. И.] Ленина. Работаю самостоятельно. Раз я бью буржуев, уверен, что прав. Вот смотрите – мы взяли Белгород, и я обложил буржуазию налогом в полтора миллиона. Буржуи не спешили мне нести денежки. Пришел я к одному толстопузому, и он мне, ясное дело, не обрадовался. Протянул я ему обязательство на тысячу рублей: давай подписывай, а он мнется. Тогда я приставил ему револьвер к правому глазу, и палец держу на курке, он сразу и подписал. Но вообще они редко капризничают.

– А вы не думаете, что солдаты и матросы могут класть деньги в свои карманы?

– Бывает.

Он равнодушно пожал плечами. Потом показал мне мандат. Мандат давал ему, в качестве комиссара, право беспрепятственно бороться с контрреволюцией в Белгородском уезде. Выдан мандат советом города, о центральной власти и правительстве нет и речи. Второй мандат, выданный тем же советом, наделяет его полномочиями по созданию флотилии из легких кораблей, которая должна атаковать Таганрог. Берг хочет сделать Таганрог базой и оттуда идти на Ростов. Своим последним назначением он очень горд.

– До революции таким делом мог заниматься только адмирал, – сообщил он мне.

Трудно себе представить презрение матроса Берга к толпе, которая перед ним трепещет. Когда мы с ним вышли на улицу, он сказал мне: «Посмотрите на их дурацкие рожи! Удивляются, что мы на чужом языке разговариваем (по-немецки)!».

Жажда мести, жгучая жажда личной мести толкнула в революцию этого вовсе незаурядного человека. У него умное лицо, прямой взгляд, губы кривятся усмешкой, он привык смотреть в глаза опасности. Все говорит о несгибаемой воле и свирепой решимости, столь характерной для настоящего вожака… Я еще вернусь к этой теме, ибо знаю: такого рода мужество встречается не часто.

Во время нашего разговора он тоже задал мне вопрос, но один-единственный:

– По вашему мнению, – спросил он, – почему наши матросы настолько лучше всех других революционных отрядов, например, Красной гвардии?

– Ответ прост: дело в суровой дисциплине, на которую вы так жалуетесь. Она воспитала спаянность, чувство локтя, которое ничем не заменишь и которое сразу дает себя знать. Ваши жертвы вручили вам оружие, которым вы побеждаете дворянство и капитал.

Он сердито на меня покосился и переменил тему.

Когда большевики взяли город – почти без сопротивления, – то первым делом занялись созданием военной кассы и организацией местной Красной гвардии. Ночью они арестовали нескольких богатых горожан и сообщили семьям, что не ручаются за их жизнь, если на следующее утро сумма в 500 000 рублей не будет доставлена в комитет. Родственники заложников бегали всю ночь, собирая требуемую сумму в царских денежных знаках: большевики не принимали ни чеков, ни местных кредитных билетов. Городская буржуазия жаловалась, что насильственная контрибуция распределялась между богатыми несправедливо. В частности, фабрикант Коопс [212], по вере меннонит, по происхождению голландец, сообщил мне следующие подробности: у него забрали 50 000 рублей, а коммерсант-еврей с таким же капиталом и доходами заплатил всего 3000, причем протестовал против несправедливости. Красную гвардию вербовали из фабричных рабочих. Революция существенно изменила условия их работы: увеличилась заработная плата, уменьшилась норма выработки. За пять часов самой заурядной работы в день рабочий получал от 400 до 500 рублей в месяц. Большевики к тому же проводили в рабочие часы митинги и собрания на политические темы. А если рабочий получал винтовку и охранял, к примеру, мост, помогал экспроприации, воевал с украинцами или контрреволюционерами, то продолжал получать зарплату, и выплачивать ее должен был хозяин. И если этому рабочему взбредало в голову прогуливаться со своей винтовкой по восемь часов в день, хозяин должен был оплачивать сверхурочные.

Повсюду действовала система реквизиций. Ради нужд Красной гвардии реквизировали продукты питания на городских складах, в частных магазинах, реквизировали все, вплоть до сигарет. Бывало Красной гвардии приходило в голову заплатить, тогда она сама назначала цену и всегда много ниже себестоимости. Возражать никому не приходило в голову.

Наряду с большевиками – мгновенно и неизбежно – появились анархисты. В Александровске появилась банда с женщиной-главарем [М. Г.] Никифоровой, она убеждена, что собственность всегда наворована и, значит, отобрать ее – это и есть справедливость. Грабят всех, даже самые мелкие лавочки. Анархисты и большевики одного поля ягоды. Время от времени они ссорятся и даже дерутся, но потом мирятся и совершают совместные налеты.

Я имел нескромность спросить в революционном комитете, кого именно они называют буржуями? Сами комитетчики ходят в солдатских шинелях и крестьянской одежде, но в карманах у них пачки денег, так что их определение выглядит неубедительно. Еще я узнал, что на одной из фабрик – фабрике Коопса – рабочие уволили 83 человека из своих товарищей и заменили их другими. Состав преступления: занимались накопительством, кое-кто даже прикупил себе домик, два-три гектара земли, корову… Стали «буржуями».

В окрестностях города положение не лучше. Банды большевиков и анархистов объезжают деревни и хутора, навещают под предлогом поисков спрятанного оружия состоятельных хозяев, уводят лошадей, коров, забирают продовольствие и мебель. На большое имение возле Хортицы заглядывались три соседних деревни, две маленьких и одна побольше, я обозначу их как А, B и С. Жители А первыми завладели пахотной землей, обработали ее и засеяли пшеницей. Жители Б отобрали у них землю, перепахали и засадили овсом. Жители С разозлились, прогнали тех и других и стали охранять землю пулеметами.